«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - страница 37

Греч тебя всегда любит и вспоминает.

Г. Полевой, не знаю, по каким расчетам, а 1-й нумер своей телеграфической машины[244] крепко задел меня – и неблагонамеренно и непристойно. Сам писал ко мне и Гречу, чтоб наблюдать дружбу и мир, и первый бросил навозом в лицо[245]. Я издавал «Литер[атурные] листки, журнал нравов и словесн[ости]». Я объявил, что не буду помещать переводов. Он решительно сказал, что у нас не было ни одного умного наблюдения нравов, что все это смешно, глупо, незамечательно[246]. – Я не стану ни отвечать, ни писать критик на «Телеграф»[247], который сам издатель называет совершенством в введении, – найдутся и без меня молодцы – ибо первый нумер возбудил чувства негодования несносным самохвальством. Пусть г. Полевой ругает меня сколько угодно в угождение Кюхельбекеру, Одоевскому[248] и достойному своему славителю Воейкову[249]. Кюхельбекера, невзирая на его глупую противу меня эпиграмму[250], всегда почитаю умным и благородным человеком – его излишняя раздражительность вредит более ему, нежели себе. Я бы первый устремился к его благу, если б мог. Об Одоевском слышу тьму хорошего от Грибоедова, уважаю его и надеюсь, что из него будет прок, как молодость прокатит. Воейкова всегда буду почитать гнусным подлецом – извергом – Ванькою Каином литературы – а с Полевым не намерен ссориться ни в журналах, ни на деле. – Он себе лучший враг и без меня составит для себя воейковскую атмосферу. Филимонов порассказал нам здесь об нем чудеса[251] – и верить не хочется для чести человечества.

А «Телеграф» – совершенство и по слогу, и по выбору, и [по] новости новостей.

Прости, мой ангел, люби меня, как я тебя. С Корнилой[252] мы всегда друзья и сотрудники. Кроме того, у нас всего десять человек постоянных сотрудников и лихих работников: спроси у Рылеева, он всех знает, и не думай, что хвастаю. Письма Полевому не показывай и ничего не говори. Я хочу, чтоб он не знал даже о моем существовании. Пусть ругается – теперь не собьет меня с ног, а мне совестно нападать на …..

19 января 1825

СПб.

Ф. Булгарин

Киев. 16 февраля [1825 г.]

Любезный Булгарин, благодарю тебя за письмо твое, которое, совершив путешествие, подобное добродушному Цыпульскому[253], наконец прибыло в Киев. Подвиги Цыпульского приобрел я партизанским образом в Москве… и если ты хочешь сделать доброе дело, то отпечатай несколько экземпляров особо и пусти в продажу в пользу бедного русского Жоконды[254], у которого отечественными морозами отнято средство странствовать – сиречь… отморожены пальцы… он слишком легко оделся. Отдай Сленину на продажу и, что будет выручено, отошли в Москву Степану Дмитр[иевичу] Нечаеву, который там записной благотворитель.

Благодарю тебя за обещания доставлять мне три журнала журналистов-близнецов[255] и прошу тебя присылать их в Киев, а в знак благодарности к твоим щедротам и к тому, что ты вспоминаешь иногда киевского отшельника, посылаю тебе письмо знаменитого Ломоносова к Ив. Ив. Шувалову. Прошу тебя напечатать оное в одном из журналов и при оном приложи объявление, не именуя меня[256].

В бытность мою в Москве Полевой познакомился со мной, – мы говорили о тебе, – и я знаю, что он совершенно хотел сохранить дружбу и мир с вами, как по доброму прежнему знакомству, так более из политики, из расчета, чтоб его не задели. Я знаю даже, что он много делает, чтобы усмирить гнев издателей «Мнемозины», ибо они сильно восстали на тебя, вооружились перьями и злыми намерениями, – и Полевой старался их унять. Жаль, любезный друг, что от физики своей, от многокровия, – слишком решительно, откровенно и даже дерзко напал на них и из острого словца ты сказал нестерпимую грубость Одоевскому и Кюхельбекеру, привел в насмешку публично его несчастия, которых виною единственно его благородная душа. На кавказского воробья не постыдился напасть кавказский проконсул