Читать онлайн Станислав Комиссаров - Блеск и нищета радиоэфира

Моей жене.

За все страдания и надежды.

На радио я работал в течение последних пятнадцати лет. Да и сейчас иногда работаю. Невидимое вещание – любопытная сторона жизни человечества. Вроде бы звук есть, а человека не видно. Хотя сейчас любая, мало-мальски уважающая себя радиостанция транслирует картинку из студии в сеть. Тем не менее, в основе лежит только звук.

Как правило, мы начинаем мечтать о будущей профессии ещё в детстве. Мальчики хотят обрести настоящее мужское дело, девочкам грезятся лёгкие, женственные специальности. Моя жена, например, хотела стать продавщицей мороженого. Сейчас она – постоянный покупатель мороженого. Она покупает его для наших детей.

Однажды, учась в пятом классе обычной московской школы, я заболел. Родители рано утром ушли на работу, а я остался дома. Чтобы я не скучал, мама оставила мне свой японский кассетный плеер с наушниками. Шла середина 90-х. Подобная техника для юноши моего возраста тогда была популярна и очень желанна. Расслабленный высокой температурой, я лежал на диване и слушал. Кассета быстро кончилась, слушать стало нечего. Тогда я обнаружил, что в плеере есть ещё и радио. Я включил и прислушался. Низкий мужской голос рассказывал что-то о происходящем в мире: «там взорвалось, а там стреляли, а там – новый фильм, а вот сейчас – новая песня…».

Скорее всего, я и до этого слушал радио. Помню, летом, на даче, на кухонном столе постоянно стоял приёмник. Что-то такое оттуда доносилось. Или, когда меня везли куда-то в машине. Или в магазинах. Но тогда ухо воспринимало это каким-то фоном, а здесь, лёжа в постели с температурой, я вслушался. Внезапно пришла мысль: «Вот это работа! Сидишь такой красивый. Наверняка в красивом месте, говоришь красивые, важные людям слова своим красивым голосом. Перед тобой красавец-микрофон, тебя слушают, не перебивают, тебе платят деньги, тебя уважают. А когда наступит подходящий момент, и кто-то тебя спросит: "А где ты работаешь?" – можно выждать значительную паузу и пренебрежительно так сказать, с высока: "На радио". Вот это эффектно! Вот это работа!» – рассуждал больной я.

Через неделю я выздоровел. Мама плеер забрала. Но радио с тех пор я стал слушать регулярно. Более того, стал подумывать о трудоустройстве в этой сфере. Не всё время напролёт, конечно. Всё-таки юношеские мечты переменчивы. То мне хотелось стать музыкантом – для этого были все основания: я учился в музыкальной школе и ходил туда с большим удовольствием. То я мечтал стать комментатором футбольных матчей. Была у меня также мысль сделаться капитаном дальнего плавания. Или автогонщиком. Или профессиональным пловцом… Короче, нормальный юношеский набор возможного развития дальнейших событий. Но много времени эти мысли не занимали: не будешь же всё время думать о работе и будущем. Надо успеть многое – и погулять, и поиграть (на чём бы или во что бы то ни было), наконец, с друзьями выпить, с девушками поужинать… Но так или иначе, все эти фантазии всё-таки привели меня на радио. И произошло это как-то само собой, как будто и выбора-то не было. Хотя и не без трудностей. Но об этом чуть позже.

К чему это предисловие: я постараюсь рассказать вам о работе на радио. Даже скорее – о жизни на радио. Не ждите, правда, сложных схем устройств для передачи звука, готовых рецептов по построению радиостанций, правильных и неправильных вёрсток часа, упражнений для говорения и прочих мудрёных вещей. Их здесь, скорее всего, не будет.

Также я умышленно умолчу о названиях СМИ, в которых работал и некоторые фамилии я намеренно преображу. Не хочу, что ли, бросать на них какую-то тень. Но, заверяю, все эти организации и люди – самые настоящие. А сообразительному и действительно интересующемуся читателю будет приятно осознать свою догадку.

Я расскажу вам о противоречивых моментах этой работы, о курьёзах и трагедиях, о взлётах и падениях, о жизни в студиях и около них – короче говоря, расскажу о неслышной стороне радио.

С чего же, или даже с кого начинается радио? Понятно, с идеи.

«Мы будем крутить лучшую музыку, рассказывать самое интересное и прекрасное, честно и без купюр!» – так, например, договаривается коллектив будущих вещателей накануне запуска. Что ж, вопросов нет. Давайте.

А вот превращает идею во что-то законченное и живое – главный редактор. Или программный директор. А может, и оба сразу. Тут всё зависит от конкретной станции.

Программный директор, как правило, рулит музыкальными станциями – теми, что почти не имеют разговорного жанра. В этом случае слово «программный» – от слова «программировать», а не «программа» как передача. Задачи у него простые: какая музыка, в какое время, какие исполнители, отбивки с каким текстом и когда реклама – вот, в общем, и всё.

Программных директоров я повидал немало. Внешне и внутренне они обычно напоминают лошадей после финиша на ипподроме. Их негласный жизненный лозунг звучит так: «Прости нас, Господи, за всё – и помоги». Мятая одежда, плохо выбритые лица, лопнувшие сосуды в глазах, отсутствующий взгляд, крошки на подбородке, нервозность в движениях – вот их собирательный портрет.

Главные редакторы – совсем другое дело. Это люди интеллектуального полёта. С достоинством и самоуважением несут они себя по этой жизни. Управляют лично собранным коллективом журналистов и авторов. Программируют или контр программируют сетку вещания. Они вхожи к сильным мира сего. Они образованы, начитаны, опытны. И, как правило, сами ведут авторские рейтинговые программы.

Ну что говорить – вот имена: Алексей Венедиктов, Виталий Дымарский, покойный Сергей Доренко… Да, с их политическими взглядами можно не соглашаться. Но как главреды – они вне конкуренции. Профессионализм, талант, анализ, широта кругозора. Мэтры.

С ожиданием встретить нечто подобное я и отправился однажды устраиваться на очередную радиостанцию. Помню всё это, как сейчас.

Мир радио, по крайней мере в России, чрезвычайно тесен. Почти все друг друга знают, слушают, пересекаются. Мне позвонил знакомый радиожурналист, Сережа Ваганов:

– Новостник нужен, срочно. 40 тысяч в месяц, 3-4 смены в неделю. Начальник – адекват. Хочешь?

– Хочу, – говорю, – а куда ехать-то?

– Найдешь.

Для солидности я приоделся. Студия располагалась в самом центре Москвы, в старинном трёхэтажном особняке, у памятника Петру, работы Церетели. В последствии я узнал, что это бывшая усадьба старинного рода предпринимателей Рябушинских. В разные годы этот дом арендовали для жилья актёр Михаил Щепкин, семья меценатов Третьяковых. После революции здание национализировали и там располагались жилые квартиры. Чуть позднее – конторы, еще позднее общественная столовая, затем морг, потом неизвестно что, а потом вот устроилась радиостанция. Внутри ощущалось, что последний ремонт здесь делал еще сам старик Рябушинский, в начале 19 века.

Ваганов встретил меня в беседке, во внутреннем дворике. Дал краткую инструкцию:

– Значит так: ничему не удивляйся, вопросов не задавай, отвечай коротко и быстро.

Я отдал честь и был заинтригован.

На входе, в небольшом закутке сидела женщина в полицейской форме. Отложив вязание, она проверила мой паспорт, что-то куда-то записала. Мы прошли через скрипящий турникет. Кабинет главного редактора располагался в конце длинного коридора на первом этаже. Ваганов постучал, мы вошли. У окна, за длинным столом сидел абсолютно лысый человек в яркой клетчатой рубашке и громко разговаривал по телефону.

– Ты, Витя, мне яйца не крути, понял? – зло говорил лысый в трубку, – я сам кому хочешь всё на хер отвернуть могу! А этой пизде с ушами передай: еще одна такая поганка и я ей сам лично ебло помну!

Он положил трубку.

– Андрей Леонидович, это вот к нам на должность новостника, – начал было Ваганов, но лысый человек перебил его. Обращаясь ко мне, он спросил:

– Ну, куда попал-то понимаешь?

Вспомнив советы Ваганова и учитывая обстановку, я коротко ответил:

– Понимаю.

– Ладно, – прервал меня лысый, – понимает он… Звать меня Андрей Леонидович. Фамилия Локтев. Запомнил?

– Да.

– Люди мы тут серьезные. Я предупреждаю. Многие в погонах. В том числе и я. Уловил? Так что, это самое тут, блядь. Не гоношись, – он постучал указательным пальцем по краю стола, – и очень аккуратно всё. Да?

– Конечно, – как можно короче отвечал я.

Он замолчал и посмотрел на нас.

– Ну всё? Давайте-давайте…

Локтев замахал нам на дверь, а сам полез за чем-то в ящик стола. Мы вышли.

Уже за дверью Ваганов сказал:

– Когда я устраивался, он с порога меня спросил: «Куришь? Пьёшь? Ебёшься?».

– И что ты ответил? – поинтересовался я.

– Уже не помню.

Так я попал на радиостанцию… впрочем, не будем о названиях. Она и сейчас успешно работает. Скажу лишь, что она ведомственная и полностью принадлежит Министерству внутренних дел. Несмотря на всю причудливость начальства, там я был частью одного из самых талантливых коллективов. Мы работали в обветшалом здании. Нередко в студии во время эфира на голову ведущим сыпалась штукатурка, оборудование держалось на честном слове, сильно пахло кошками. Но всегда было дружно, весело и шутливо.

О главном редакторе Локтеве ходили легенды. Это был странный человек, лет пятидесяти. Говорили, что в 90-е он воевал на Северном Кавказе, получил тяжёлую контузию, потом его перевели в Москву в МВД, на какую-то хозяйственную должность. Как он стал главным редактором – не знает никто. Сам он рассказывал о себе редко, лишь в моменты наших радийных междусобойчиков.

Как-то, помню, был чей-то день рождения. Мы собрались в ньюс-руме. У недействующего старинного камина накрыли скромный стол. Первый тост взял сам Локтев:

– Ну, – он вздохнул, – с днем рождения тогда! Здоровья. Успехов во всем… – тут он сделал паузу, как будто вспоминал что-то очень важное и заговорил быстрее, но чуть тише, – …и самое главное: если повяжут – бери все на себя, ты меня понял? Бери всё на себя! Кентов не сдавай никогда! Вот я однажды ветряные мельницы для МВД закупил. Три штуки. И что? Меня, конечно, к начальству дёргают, к замминистра. «Кто это сделал?» – спрашивают. «Я», – отвечаю. И что? И ничего! Так что будь здоров…

Он выпил. Мы тоже.

Одевался он всегда экстравагантно, вычурно и подчёркнуто дорого. Шикарные цветастые рубашки, узкие брюки, массивные золотые цепи на груди и такие же огромные часы. Как только в Москве начинало холодать, он облачался в длинное кожаное пальто, почти до пола, а лысую голову покрывала кожаная же фуражка с кокардой в виде человеческого черепа.

Всей редакцией мы пытались подсчитать точно, сколько автомобилей насчитывает его личный автопарк. В разные дни он приезжал то на огромном черном Кадиллаке, то за рулем длинного представительского БМВ, то на крошечном спортивном Мерседесе ярко рыжего цвета, без крыши. Летом Локтев предпочитал мотоциклы.

Особенно нашему коллективу импонировало, что главный редактор совершенно не участвует в редакционных задачах. Делали мы все сами. Лишь однажды я услышал от него одобрительную оценку. Это было так: помимо новостей, я вел ежедневную программу-интервью с гостями. На разговор приходили разные начальники из того же МВД. Прошло около месяца после того, как я стал её ведущим. Ранним утром Локтев подошел ко мне, строго посмотрел в глаза, потом вдруг улыбнулся и сказал: