Блеск и нищета российской кооперации. Как народ приучали к современности, 1860–1930 - страница 3

. В отличие от артелей обычного права, бывших характерной формой организации коллективного труда в эпоху торговли, промысловые артели, называемые здесь кооперативами, появляются в ответ на концентрацию производства на больших механизированных заводах и пролетаризацию сельского населения. Фигура капиталиста, против которой был направлен кооперативный дискурс, тоже иная. В эпоху заводов – это владелец промышленного предприятия, которому непосредственно подчиняются рабочие. Производительные кооперативы ставили своей задачей организовать сеть мелких производителей таким образом, чтобы они могли концентрировать капитал и выдержать конкуренцию крупных предприятий и избежать пролетаризации.

Вторую границу я провожу между кооперативами и коммунами совместного проживания. Действительно, на своей начальной стадии кооперативное движение имело многие точки соприкосновения с коммунитарным движением: оба были вдохновлены идеями Шарля Фурье и Роберта Оуэна, выступавших за объединение рабочих в ответ на социальные преобразования, вызванные механизацией и развитием крупной промышленности в Англии и Франции в первой половине XIX века. В разных общественных и политических кругах, в том числе в царской России, эти идеи были приняты и переработаны по-разному, дав начало двум различным движениям политической мысли10. Политический дискурс коммунитарного движения настаивает на отрицательном влиянии частной собственности и поэтому предлагает в качестве решения создание сообществ для совместного проживания, члены которого вместе проводят досуг, вместе работают и делят совместное имущество. В отличие от кооперативов, большинство коммун не является юридическим лицом и не обязательно ведет коммерческую или производственную деятельность. В российской истории наиболее известными примерами таких сообществ были толстовские общины 1880–1890 годов, а также сельскохозяйственные и городские коммуны революционного периода11.

Широкое определение кооперативов, не отграничивающее их от коммун, показало свою эпистемологическую слабость. Так, в работе 2009 года «Российская кооперация: что это было?» Елена Козлова и Вадим Телицын определяют кооперацию как «форму коллективного хозяйствования»12 и причисляют к этой категории такие различные организации, как кассы взаимопомощи офицеров в царской армии, сельскохозяйственные кредитные союзы, городские потребительские кооперативы, а также кибуцы в Израиле. Широта географических и хронологических рамок порождает у читателя больше вопросов, чем ответов. Например, почему авторы внесли в свое определение кассы взаимопомощи офицеров царской армии, исключив все другие типы взаимного страхования рабочих и служащих? Или почему среди множества форм совместной обработки земли во всем мире упоминаются именно кибуцы и по какому критерию тогда исключены советские коллективные хозяйства?

Третье разграничение обозначим между кооперативами и обществами взаимопомощи. Речь идет о страховых фондах рабочих или служащих одного и того же предприятия или отрасли занятости, созданных для сбора средств с целью оказания помощи своим членам в случае болезни, инвалидности, безработицы или смерти. В отличие от кооперативов, общества взаимопомощи не занимались торговой или финансовой деятельностью, а представляли собой форму взаимного страхования, существовавшую в промышленных странах до того, как государство взяло на себя функции обязательного социального страхования