Блёстки повсюду - страница 10

На уроке рисования мы завершаем наброски саркофага, который сделали две недели назад во время школьной экскурсии в Британский музей. Миссис Керр, учительница рисования, выглядит удручённой, когда перехватывает мой взгляд после того, как она велела продолжать классу работу над изображениями мумий. Я отвечаю ей сочувственной улыбкой, чтобы дать понять, что не вижу в этом ничего такого. Стараясь показать миссис Керр, что я в полном порядке, я иду через весь класс, чтобы заточить карандаши. И на меня обрушивается воспоминание о маме и её автоматической точилке для карандашей. Папа посмеивался над мамой за то, что она купила эту точилку, но она ей нравилась. Я привыкла сидеть рядом с мамой за кухонным столом, подавая ей один карандаш за другим, а она вставляла их в точилку и нажимала клавишу. Точилка жужжала, а потом тихим щелчком извещала о том, что карандаш готов. Мама доставала его и с удовлетворением смотрела на его безупречно острый кончик. Моей задачей было вытряхивать витые опилки после того, как резервуар мусора наполнялся. Мама сказала, что из них получился бы идеальный наполнитель клетки для хомяка, если бы у нас был хомяк. Папа пробормотал что-то об отравлении свинцом, а потом я отнесла десять идеально заточенных карандашей Имоджен. Всё это пролетает у меня в памяти, пока я стою, застыв посреди класса, с незаточенными карандашами в руке. Как будто я оказалась в сериале «Доктор Кто» и вошла в ТАРДИС[1], чтобы появиться на пять лет раньше в нашей кухне и коснуться рукой тёплого маминого плеча.

После уроков у школьных ворот нас ждала бабушка.

– Знаю, девочки, знаю, вы достаточно большие, чтобы дойти домой самостоятельно, но я просто проходила мимо и решила, что мы все вместе можем выпить смузи.

– У меня назначен приём у Анны, не забывай, – сказала Имоджен.

– А что насчёт тебя, Китти? – спросила бабушка, взяв меня за руку. – Ты же сегодня не идёшь к Сэму?

– Нет, но я бы лучше пошла прямо домой, если не возражаешь.

Мы с Имоджен дважды в неделю ходим к двум разным психологам с прежней маминой работы – и делаем это в течение последних шести недель. Имоджен наблюдается у Анны, а со мной работает Сэм. Сэм дал мне книгу «Руководство для ребёнка, потерявшего родителя», где сказано, что я вот-вот могу достичь стадии гнева. На самом деле я этого очень жду. Мне нравится мысль о том, что я законно смогу бить тарелки, плакать, кричать и грубить людям, которые «дают мне свободное пространство, чтобы пережить горе». Я отчётливо представляю, как визжащая девочка с раскрасневшимся лицом хватает посуду с полок и швыряет через всю комнату. Первым делом я принялась бы за изящные фарфоровые тарелки с золотым ободком, расписанные бледно-розовыми и тёмно-голубыми цветами. Они считаются антикварными, их нельзя мыть в посудомойке, и после каждого использования их приходится тщательно отмывать руками, а это меня раздражает. Однако вместо яростной, электрической энергии, которой я так жажду, я ощущаю лишь полное изнеможение – как будто я превратилась в смятое посудное полотенце. Я хотела бы больше никогда не разговаривать, не мыть голову, не есть – всё это словно требует от меня неимоверных усилий. Как будто я снова заболела гриппом, как прошлым летом.

В последующие дни и недели я чувствую себя вялой и слабой; всякий раз, когда я поднимаюсь в свою комнату, мне приходится присаживаться на верхнюю ступеньку, чтобы отдохнуть.