Читать онлайн Виталий Цориев - Блики

01

Интро

It's okay to eat fish

Cause they don't have any feelings

Во влажную от смазки скважину замка беззвучно проникает ключ, затвор щелкает и дверь открывается, пуская внутрь Артура, белокурого шестнадцатилетнего юнца. Сняв кеды в темноте, он идет по узкому коридору к себе в комнату, подсвечивая путь экраном смартфона. Старый потертый пол, комки пыли по углам. Его мать опять пьяна и уже спит – он не хочет ее будить, поэтому проходит мимо ее спальни тихо, чуть ли не на цыпочках. Он знает, что опьянение и посторонний шум не мешают ей сохранять чуткость во сне, и она часто просыпается от малейшего шороха, если причиной этого шороха является он. Свет от телевизора, который она забыла выключить, заставляет тень от люстры метаться по потолку, то влево, то вправо, растягиваясь и двоясь. Какой-то старый, снятый еще в начале века фильм. Запах перегара, раскатистый храп.

Он открывает окно в своей комнате, смотрит на оранжевый от света уличных фонарей асфальт, на вывеску клуба Катулл, в котором он только что сидел с друзьями. Уютный подвал, тихий эйсид-джаз, кальян с гашишем, полумрак. Они вышли на улицу, чтобы посадить на такси парня из своей компании и сейчас стоят и курят на тротуаре в ожидании, когда подъедет машина. Они так молоды, импульсивны. Артуру даже кажется, что он видит себя на противоположной стороне улицы у входа в клуб, видит, как его призрак делает последнюю затяжку и бросает окурок в забитую бутылками урну, прежде чем спуститься по лестнице вниз и вновь зайти в это злачное заведение. Красный уголёк на конце недокуренной сигареты вспыхивает в последний раз, рассекая воздух, и, врезавшись в зеленое стекло бутылки из-под пива, взрывается множеством искр, озаряя урну изнутри. Артур моргает: его зеленоватые глаза, его гладкая кожа. Разрозненные волокна табака еще какое-то время тлеют в темноте, но их уже не видно.

Вернувшись в себя, он вспоминает, что принес из клуба пару пилюль и решает закинуться ими перед сном. Из соседнего квартала до его обостренного слуха долетают хлопки гранат со слезоточивым газом, похожие на звуки вылетающих из трубы зарядов фейерверка – полиция в очередной раз разгоняет толпу неонацистов или националистов, он точно не знает, как их правильно называть, и, к тому же, вечно путает похожие по звучанию слова.

Стянув узкие джинсы и футболку, оставив на себе только носки и трусы, он идет в ванную, чтобы умыть лицо и почистить зубы. Телевизор уже выключен и теперь в коридоре совсем нет света.

– Артур, все хорошо? Ты так поздно сегодня… – хрипловатый голос матери из темноты.

– Да, мам, все нормально, не волнуйся, спи – он стоит еще несколько секунд напротив двери в ее комнату, но она больше ни о чем не спрашивает его. Взгляд ее глаз, устремленный в потолок, чехарда образов прошлого.

Мятная зубная паста, журчание воды в сточном отверстии. Он никогда не закрывает кран, пока чистит зубы – ему нравится этот звук, он его успокаивает словно звук родника в японском саду камней: круги борозд по мелкой гальке, куски базальта, поросшее мхом основание старого деревянного моста, по которому так хочется перейти на другой берег, такой зыбкий, туманный, тихий. Трещины в фаянсе раковины, ржавые потеки, пластиковый стакан, в который он сейчас бросит щетку и дно которого отзовется кратким тук, словно он взял горсть округлых камешков, чтобы бросать их в пруд, но выронил один и он упал ему под ноги, на побуревшую от влаги доску: тук. Звуки, что отмеряют его время. Перестук колес поезда. Пыльная антикварная лавка, механические часы с боем, маятник, способный вогнать в транс, если долго смотреть за его движением. Молодо-о-й человек, зачем вы торчи-и-те в моем магази-и-не? Вы же ничего не будете брать, вам это просто не по карм-а-ану! Голос старика дребезжит, словно монета, брошенная на прилавок. В какой видеоигре это было? Или он вправду заставлял нервничать владельца всего этого барахла? Артур выплевывает вспенившуюся пасту, сует щетку под струю воды, полощет рот, умывает лицо. Зеркало с начавшей отслаиваться амальгамой, точки его зрачков.

Вернувшись в комнату и поставив стакан с водой на тумбу, он достает из джинсов пластиковый пакетик с двумя капсулами: их глянцевые оболочки тускло светятся в полумраке, ловя лучи электрических ламп с улицы, концентрируя их на себе, и ему кажется, что продолговатые капсулы сияют так, словно наркотическое вещество, скрытое в них, само стало источником света. Вытряхнув их на ладонь, он еще несколько секунд мешкает, раздумывая, стоит ли глотать их перед сном, но не находит ни одного аргумента против. Капсулы впитывают пот, их оболочка становится липкой. Испугавшись, что из-за его нерешительности желатин растает от тепла его кожи, он, наконец, закидывает капсулы в рот и запивает их водой. Эту смесь, микстуру, Артур пробует впервые, он даже не знает, какие именно химические соединения входят в ее состав, но то, что ему рассказали друзья, заставляет его почувствовать прилив возбуждения. Неопределенность приятно стимулирует его мозг, его воображение и он ложится в кровать, сняв промокшие в ванной носки и скинув на пол серебристое покрывало, – он полон предвкушением новых впечатлений. Прохлада постельного белья, уличный шум, чертежи теней на потолке… Искаженные проекции предметов, многократно отраженные звуки, синтетическая ткань, сплетенная полностью автоматическим станком.

Он пытается закрыть глаза, но его веки стали прозрачными. Из-под его по-монашески узкой кровати доносятся звуки, похожие на сдавленное хихиканье механических крыс. Суета жизни, сумрак углов, мертвые пророки. Мурашки пробегают по коже Артура, стягиваясь к стволу позвоночника и устремляясь по нему вверх, к головному мозгу. Он чувствует, что энергия накапливается в его теле, словно в аккумуляторе, приятно пощипывая холодом нервные окончания, искусно вшитые в неопытную плоть. Он улыбается, осознав комичность своего положения: он лежит ногами к раздвижным, зеркальным дверям большого платяного шкафа, которые вот-вот откроются, приглашая его в свое потустороннее нутро. Смех становится сильнее и Артур понимает, что это смеется он сам, а не бредовые крысы. Все его тело подрагивает от череды мелких спазмов. Продолжая хихикать, он встает с кровати и идет к шкафу. Подойдя вплотную, он останавливается на миг, разглядывая свое отражение. Ему кажется, что он похож на эльфа из детской красочной книги. Сноп соломенных волос на голове, заостренные кверху уши, гладкие голени, чуть оттопыренные трусы. Подросток в зеркале подмигивает ему, отворачивается и убегает в пустоту. «Это был я? Где я теперь?». Свалявшиеся перья внутри подушки, старой, неудобной, пропахнувшей его потом… Их комки так сложно размять, сколько их не тряси, они всё равно остаются… Но эти перья внутри нужно хорошо взбить перед сном, иначе приснятся кошмары. Так ему говорила мать в раннем детстве. Металлический привкус во рту, забитом пеной, белки закатившихся глаз с красными прожилками. Центральная дверца шкафа резко отъезжает влево, почти как дверь в вагоне метро, с тем же звуком, с тем же запахом сырости и резины, и он, помимо своей воли, делает шаг навстречу тьме. Из-под кровати вслед за ним бегут большие юркие крысы с длинными розовыми хвостами, такими нежными и чувствительными на вид.

Он забыл закрыть дверь в комнату на шпингалет и поздним утром его мать, предчувствуя плохое, заглядывает к нему. Ее сын, которому она дала имя Артур еще до его рождения, лежит навзничь на расправленной кровати. Дверца платяного шкафа открыта, на полу рядом со стулом валяются джинсы. Она подходит ближе, чтобы лучше разглядеть его лицо: из приоткрытого рта мальчика стекает по щекам розоватая пена, глаза закатились так, что видны только полумесяцы белков. Она переворачивает его на бок. Начиная причитать, убирает с губ и языка липкую пену, и, вытерев ладонь об одеяло, несильно бьет его по щеке, пытаясь привести в чувства. Никакой реакции. Она отчетливо слышит, как удары её сердца становятся все сильнее, заставляя ее виски резонировать от боли. Больше не на что надеяться, если он умрет, нечего ждать. Она возвращается к себе в комнату, берет со стола для косметики телефон, набирает номер службы спасения. Оператор, задав ей несколько вопросов, говорит, что машина скорой помощи уже в пути.

Какое-то время она сидит на табурете в комнате сына, поглаживая его ладонью по голове. С укоризной и жалостью смотрит на его бледное лицо, на худой торс. Слёзы мерно капают с ее воспаленных век на щеки, она бормочет себе под нос, разговаривая сама с собой, задавая себе и ему бессмысленные вопросы. Похмелье, стресс, разочарование, жалость к себе, чувство одиночества и обреченности. Наконец, в дверь звонят, и она идет встречать врача – коренастого мужчину средних лет, который заходит в квартиру вместе с женщиной-фельдшером, коротко остриженной, некрасивой, и молодым рослым санитаром. Женщина подходит к Артуру, меряет ему пульс, заглядывает с фонариком под веки, проверяя реакцию зрачков на свет – глаза закатились, но не до конца, суженные зрачки видны. Врач уже знает от диспетчера, что пациент, со слов его матери, пришел домой после вечера, проведенного в клубе, и, скорее всего, они имеют дело с отравлением наркотиками. Наркотический транс, или что-то в этом духе.

– Вы говорили сыну, что нельзя глотать всё подряд? – врач по инерции пытается шутить, но его голос такой ровный и бесстрастный, что сложно понять, серьёзен он или нет. Он обменивается парой фраз с помощницей, потом опять обращается к матери: – Ваш сын, возможно, в коме. Это серьезно, он может умереть.

Врач подает знак санитару, чтобы тот готовил носилки, одновременно наблюдая за реакцией матери, которую он хочет испугать, чтобы в будущем она следила за ребенком лучше.

Женщина-фельдшер отмечает про себя, что мальчик мало весит и его будет легко нести до машины, не то что того пьяного борова, свалившегося с инфарктом, которого они отвозили в больницу часом ранее.

Мать Артура опять садится на табурет, смотрит, как эти чужие люди перекладывают тело ее сына с кровати на носилки, застегивают и затягивают ремни, дают ей подписать на планшете какой-то документ, что-то говорят ей, ждут от нее ответа и, не дождавшись, уходят. Пустая кровать, скомканное покрывало, следы от уличной обуви на полу. Головная боль и желание вновь напиться.

– Жестко сопляк обдолбался, да? – хохотнув, говорит санитар. Про себя он думает, что и ему самому нужно быть осторожнее с новыми наркотиками. Ублюдки-барыги продают черт знает что, им насрать на госпрограмму «Здоровье молодежи». Качество падает, цены растут.

Пропуская его слова мимо ушей, врач проверяет, плотно ли прижата кислородная маска. Он вспоминает постаревшее лицо жены, что-то новое, появившееся в её глазах после того, как она, наконец, осознала, что у них никогда не будет детей. К своему удивлению, врач испытывает нечто вроде отеческого чувства к этому юнцу, но оно быстро исчезает и он не успевает его просмаковать. Словно улавливая его мысли, женщина-фельдшер произносит с искренней жалостью в голосе, придавая сцене мелодраматизма:

– Бедный мальчик. Мать даже не поехала с ним в больницу. Я не понимаю, как так можно, – она протыкает кожу и оболочку вены Артура толстой иглой от капельницы, холод раствора бежит по руслу его руки.