В тот день действительно было безумно жарко. А она не боялась солнца – лежала себе полуголая на песке и лопала арбуз. Мальчик-араб сидел рядом и пялился на ее груди. На то он и мальчик, чтобы пялиться на сиськи.
– Знаешь, не очень и красиво пялиться на чужие груди! – сказала она.
– Ну не на свои же груди мне пялиться, – резонно заметил мальчик.
– Давай не придуривайся! – сказала она.
– Хочешь, я прогоню его? – сказал мужчина.
– Слушайте, что плохого в том, что я пялюсь на чьи-то сиськи? Я же лапать их не собираюсь, – сказал мальчик и пошел дальше по пляжу.
– Нагловатый типец, конечно, но, если честно, мне он нравится, – сказал мужчина.
– Мне тоже. Ну и, потом, мне нравится, что он пялится на мои груди. То есть мне нравится, что ему они нравятся. Что ХОТЬ КОМУ-ТО они нравятся, – сказала она.
– Брось ты, у тебя волшебные груди! Кому они не нравятся?
– Тебе не нравятся. Отрежь-ка мне еще немного арбуза. Хочу быть толстой дурой, – сказала она.
– Дура, от арбуза не толстеют! – сказал мужчина, и они еще долго валялись на песке.
Я перечитал написанное, допил кофе и закрыл файл, не сохранив этот текст. Так и знал: дурацкая история. Только зря держал ее в голове.
Не знаю почему – не получается писать о хороших людях, хоть лопни. Нет настроения придумывать истории о людях, которых любишь. Которые с тобой. В разы легче писать о тех, кто приносит проблемы и несчастья. О тех, кто уходит. О тех, от кого уходишь ты. О тех, кто бросает, и о тех, кого сам бросаешь. О тех, кто не с тобой. «Уже» или «еще» – не имеет значения.
Никогда не замечали, как плохо пишется, когда рядом тот, кого любишь, и вы счастливы и весело проводите время? Банально не думаешь о таких штуках: кому хочется тратить дни и тем более ночи на жуткую писанину? Есть тонны других интересных вещей.
Пишут несчастные. И если вам нравится, например, чей-то любовный сонет, – так и знайте, его написали не от хорошей жизни. Что-то прогнило, где-то треснуло – вот и садится неудачник за письменный стол. Глотает литры кофе, пялится на ее фотку и придумывает рифмы. Чтобы хоть что-то исправить. Или тупо выболтаться перед самим собой.
Наверное, коэффициент счастья определяется объемом написанного. У счастливых – пустые полки. У неудачников – библиотека Конгресса.
Скрипнула дверь, и в комнате появился Марк. В нелепых шортах и рубашке в тонкую синюю полоску.
– Есть кто-нибудь?
– Марк, я на веранде!
Марк сел на свободную табуретку, растянул ноги и закурил сигарету.
– Сегодня в метро девушка назвала меня неудачником, – сказал Марк. – Увидела мои ботинки и назвала неудачником.
– И что в этом такого? – ответил я. – Неудачники хороши хотя бы потому, что есть слово «неудачник». А вот слова «удачник» нет. И даже если бы и было такое, скажи мне, какой нормальный человек назвал бы тебя удачником? Вот я и говорю – так называют только мудаков.
– То есть я не мудак?
– Конечно, Марк! Ты не мудак!
– Но неудачник, так? – Марк сплюнул в горшок с кактусом.
– Наверное. Ботинки у тебя дурацкие.
Марк – графический дизайнер. У него две квартиры – одна напротив другой. В одной он живет. Там же находится его офис. Другую квартиру он сдает нам.
Марк – нормальный хозяин. Без понтов и курящий. Он имеет свой, конечно же, субъективный, но достаточно интересный взгляд на вещи и людей. Например, вот его наблюдение по поводу берлинской еды: «Знаешь почему в Берлине много дешевых ресторанов? Потому что большинство берлинцев – протестанты. Протестанты не разбираются в еде. Им дашь сырую картофелину – они и счастливы. Например, в Мюнхене (Марк из Мюнхена) живут в основном католики. Поэтому и рестораны дорогие. Уж там-то люди знают толк в еде!»
