оживился Опойка.
– Мне давай, – он наклонился вперёд и дотянулся до Максима, схватившись за штаны. На бревне вяло засмеялись.
-Пожалуйсто, пожалуйсто, – пробормотал Максим.
-Не балуй, – Сидор за шиворот потянул Опойку назад. Опойка достал три сигареты. Он снова прислонился к бревну. Сунул сигарету в рот. Попал не тем концом. Фильтром наружу, табаком в рот. Две сигареты стал засовывать в наружный карман телогрейки. Одна поломалась, табак посыпался по одежде. Вторая упала на траву. Максим быстро нагнулся, подобрал и засунул сигарету в пачку.
– Максим, сам-то закуривай, – сказал Чеснок. Уже все закурили. Сначала чиркнул спичкой Пятак. Прикурил. От его спички прикурил Сидор. Лупню он дал прикурить от сигареты. От Лупня прикурила Надя.
– Покурим с тобой, – негромко сказал Николаич Толику.Свою сигарету он сунул в нагрудный карман рубашки. Толик кивнул, чиркая спичкой, закурил.
-У него поди и сигарет не осталось, – сказала Надя, выпуская дым, – последнюю не берите, что уж совсем-то. Нельзя так.
-Сколько осталось, покажи, – Сидор вопросительно кивнул Максиму.
– Две, – Максим показал нутро пачки.
-Ну, закуривай. Покури с нами, и как раз одна у тебя останется, – сказал Чеснок.
– Нет. Я сейчас только курил, на той стороне, – Максим кивнул головой назад.
-В кустах? Гы-гы, – вставил в разговор Лупень.
-Х… лыбишься, – одёрнул его Чеснок.
-Почему нельзя последнюю брать? – Максим посмотрел на
Катю.
– Последнюю никогда не бери, – серьёзно сказал Чеснок.
-Почему? Что будет?
-Ничего не будет. Не бери и всё. Нельзя у человека последнюю забирать.
-Баба Тоня идёт, – Максим быстро сунул пачку в карман и
отступил на полшага назад. Из первого подъезда второго барака вышла пенсионерка. Она шла, опираясь на палку. Щурилась и прикладывала ладонь к глазам.
-Максим, да чё ты очкуешь. Пусть все знают. Мы в десять лет на крыше поезда ездили. Ваще по х.. было, – сказал Сидор.
Максим сжал губы. Ничего не ответил.
-Максим? Людмилы сын? – пенсионерка издали начала говорить.
– Что привязались к мальчонке. Иди, Максим, иди. Они тебе ничего не сделают.-Обитатели бревна опять вяло засмеялись. Пенсионерка подошла к бревну и встала рядом с Надей:
-А ты Надька. У, бесстыжая, целый день тут на миру. И не стыдно, не совестно тебе.
-Баб Тонь, ты мою совесть не трогай. Ты в душу не лезь, – Надя сказала это глухим озлобленным голосом, смотря в траву и отрицательно качая головой.
-Что они его держат? Что он тут стоит? Нет отца, можно обижать мальчонку?
-Никто его не держит. Иди, что встал, – Чеснок посмотрел на Максима, тот переступил с ноги на ногу.
-Баба-Тоня, я с ребятами по делу говорил. Мне ещё у них надо спросить,– выпалил Максим.
– Что, что? Какое дело, Максимка? Они пьяницы, разве ты не видишь? Чему они тебя научат.
-Я в школе дрался весной, вот советуюсь.
На Максима удивлённо посмотрели.
-Запугали, ой, запугали мальчонку. Всё Людмиле расскажу, – баба Тоня пошла на мост. Когда она подошла к нему, обернулась и встала, качая головой.
Чеснок наклонился вперёд:
-Говори, если что хотел спросить и иди, чтобы она видела, – сказал он негромко. Максим также негромко быстро ответил.
-У меня к вам всем просьба, никому не говорите, что я курю, – сказав это, он начал краснеть.
-И всё…– протянул Чеснок.
-Аха-ха, – опять засмеялся Лупень, – ну, ты и артист. Ты…
-Да ты заткнёшься сегодня или нет. Ты з....л уже, – раздражённо перебил его Чеснок.
