Кровь прихлынула к лицу Данвица, услышавшего о своем производстве в следующий чин и повышении в должности.
Стараясь справиться с охватившим его волнением, с трудом произнося слова, Данвиц повторил рапорт, впервые в жизни назвав себя оберст-лейтенантом и командиром полка.
«Значит, фюрер не потерял ко мне своего доверия!» – радостно думал он.
Но Данвиц ошибался, считая, что своим повышением обязан лично Гитлеру: соответствующее представление было сделано несколько дней тому назад по инициативе фон Лееба генерал-полковником Хепнером.
Всех этих подробностей Данвиц, естественно, не знал. В первые мгновения он даже забыл поблагодарить фон Лееба.
И, только увидев, что фельдмаршал выжидающе смотрит на него, понял, что совершил бестактность.
Ну, разумеется же, именно фон Леебу, этому старому, заслуженному полководцу, практически обязан он неожиданным повышением!
Для Данвица не было секретом, что фельдмаршалом в ставке недовольны. Июльская встреча с фюрером, короткие беседы с сопровождавшими его адъютантами, которых Данвиц хорошо знал, лишь подтвердили это. Тем не менее сам Данвиц, лично познавший, что значит сопротивление русских и каково воевать в стране, где, кажется, не только люди, но и сама земля, деревья, стены домов источают ненависть к каждому, кто носит вражескую военную форму, был в душе гораздо более снисходительным к старому фельдмаршалу. Теперь же он кроме сочувствия испытывал к нему нечто большее – уважение, смешанное с сыновней благодарностью.
– Господин генерал-фельдмаршал, – внезапно севшим голосом, еще более вытягиваясь и вскинув голову, произнес Данвиц, – разрешите почтительно выразить благодарность за столь высокую оценку, которую…
Он сбился, замолчал, но, справившись с собой, громко продолжал:
– Разрешите мне также поздравить вас с днем рождения и телеграммой нашего фюрера. Об этом уже знают в войсках…
– Благодарю, – коротко ответил фон Лееб. Это слово ему сегодня пришлось произнести уже очень много раз. – Кстати, – сказал он, переводя взгляд на Железный крест, резко выделяющийся на серо-зеленом кителе Данвица, – у меня еще не было случая лично поздравить вас с орденом. Я знаю, что вы получили эту награду из рук фюрера.
– Наш фюрер проявил незаслуженную милость. За первый бой на Луге я был достоин не ордена, а сурового наказания, – ответил Данвиц.
– Мы все в те дни вызвали справедливый гнев фюрера, – с горечью и вместе с тем несколько снисходительно сказал фон Лееб. – Но так или иначе мы выполнили его волю: Петербург окружен и лежит у наших ног…
– Никто в ваших войсках не сомневался, что так и будет, – поспешно отозвался Данвиц.
Данвиц говорил совершенно искренне. А некоторая его экзальтация объяснялась отнюдь не желанием польстить фельдмаршалу. Данвицу подсознательно казалось, что его слышит сейчас тот, кто уже ни при каких обстоятельствах услышать его не мог, – покойный капитан Миллер.
– В разговоре, которым удостоил меня фюрер, я, признав собственную вину, не мог распространить ее на моих солдат. Они выполняли свой долг, не щадя жизни, – добавил Данвиц.
– И вы сказали чистую правду, оберст-лейтенант! – с несвойственным ему пафосом воскликнул фон Лееб, стараясь понравиться гитлеровскому любимцу.
И тут же, как бы увидев себя со стороны, с горечью подумал: «Сложные, трудные времена!.. Фельдмаршал немецкой армии заигрывает с каким-то офицеришкой, человеком без роду и племени…»
