Это мое любимое стихотворение из твоей книжки, помнишь ее? «Маленькую сокровищницу американской поэзии»? Ее привезла мне тетя Джесс, и я все время ее читаю и вспоминаю, как ты читала мне эти стихи. Они мне так нравились. Я читаю их и думаю о тебе, мама.
Как у тебя дела? Я о тебе все время думаю и надеюсь, что тебе гораздо лучше. У меня дела хорошо. Не поверишь, как я выросла! Здесь, в приюте, у меня много подруг, и в начальной школе Херста тоже. Я в шестом классе, и я там почти что выше всех. У нас в приюте очень хорошая директриса и весь персонал – тоже хорошие и добрые люди. Строгие, но ведь без этого никак, правда? Потому что нас тут очень много. Мы ходим в церковь, и я пою там в хоре. Хотя, сама знаешь, мне слон на ухо наступил!
Иногда ко мне приезжает тетя Джесс, и мы ходим в кино, и в школе учиться трудновато, особенно по арефметике [sic], но вообще там весело. Если не считать арефметики, все оценки у меня не ниже четверок, а сказать, что у меня по арефметике, мне стыдно. По-моему, мистер Пирс тоже ко мне приезжал.
Есть одна очень милая пара, миссис и мистер Джосайя Маунт, они живут в Пасадене, мистер Маунт работает адвокатом, а у миссис Маунт есть огромный сад, где растут почти одни только розы. Они берут меня на воскресенье и возят на прогулки. И я даже была у них в гостях. И дом у них очень большой и смотрит на пруд. Мистер и миссис Маунт приглашают меня переехать к ним. Жить у них как дочь. Они очень надеются, что ты скажешь «да». И я тоже очень надеюсь.
Норма Джин решилась-таки написать письмо Глэдис. Краснея от смущения, она показала это письмо доктору Миттельштадт – вдруг там что-нибудь не так. Но доктор Миттельштадт похвалила Норму Джин, сказала, что это «очень милое письмо», да и ошибок в нем совсем немного, и она все исправит. Вот только не мешало бы закончить его молитвой.
И Норма Джин приписала внизу:
Молюсь за нас обеих, мама, надеюсь, ты позволишь меня удочерить. От души благодарю тебя за это, и да благословит тебя Бог. Аминь.
Твоя любящая дочь Норма Джин
Двенадцать дней спустя пришел ответ – первое, и последнее письмо от Глэдис Мортенсен, адресованное в сиротский приют Лос-Анджелеса дочери Норме Джин. Письмо на обрывке желтой бумаги, написанное косым и неровным почерком, где строки походили на шеренги подвыпивших муравьев.
Дорогая Норма Джин, если тебе не стыдно говорить такое, вот ты кто в глазах всего мира…
Получила твое поганое письмо & пока жива & способна не допустить такой пакости, знай: никто & никогда не удочерит мою Дочь! Как это можно ее «удочерить», когда у нее есть МАТЬ, которая жива & невредима & обязательно поправится & заберет ее домой.
Прошу, не смей оскорблять меня такими омерзительными просьбами, поскольку они лишь делают мне больно! Не нужен мне твой сраный Бог, чихать я хотела на все Его проклятия & благословения! & буду чихать, пока у меня не отвалится нос! Найму адвоката & будь уверена, сделаю все, чтобы мое оставалось моим до самой Смерти.
«Твоя любящая мама» САМА ЗНАЕШЬ КТО
– Глянь-ка на ту блондиночку! Вот это задница!
Слышишь такое, краснеешь и возмущенно притворяешься, что ничего не слышишь. Идешь по Эль-Сентро, возвращаешься из школы в приют. В белой блузке, голубом джемпере (уже маловат, туго обтягивает бюст и бедра) и белых коротких носках. Тебе двенадцать лет. Но в глубине души чувствуешь себя лет на восемь или девять, не больше, словно развитие твое остановилось, когда ты голой вылетела из спальни Глэдис и с криком бросилась искать помощи и защиты. Убежала от кипятка и горящей постели, своего погребального костра.
