– Константин должен быть одинаково терпим даже к самым жутким уродам, – ввернула Кендра. – По нашим с вами, Ольгерд, представлениям.
– Это верно, – усмехнулся Кратов. – У меня много хороших знакомых, например, среди рептилоидов.
– Удивительно, – сказал Ольгерд. – Человеку свойственно испытывать беспредметный страх перед рептилиями. Это в нас от тех же обезьян, которые тысячелетиями почитали змей за смертельных, опаснейших врагов. Даже если вы сумели преодолеть этот древний инстинкт без ущерба для психики, должна сохраниться хоть какая-то замещающая реакция. Например, недоверие…
– Рептилоиды тоже не доверяют людям, – уклончиво проговорил Кратов. – Но вот этому рациональных объяснений не имеют. В мирах, где эволюция остановилась на рептилиях, млекопитающие редко получали шанс на выживание.
– Я видела этих ваших рептилоидов, – сказала Кендра. – Почему-то все называли их «тоссами». Они совсем не такие, как наши змеи или ящерицы. Они как… как большие детские игрушки. Можно ли бояться игрушек или не доверять им?
– Можно! – с наслаждением уверил ее Ольгерд.
– Вам, сударыня, прямая дорога в ксенологи, – сказал Кратов уважительно. – Есть люди, которых при виде тоссов прямо-таки трясет.
– А, эти… – со странной интонацией сказала Кендра. – Я знаю, о ком вы говорите. Вот перед кем нужно испытывать подсознательный страх.
– Так оно и есть, – оживленно сообщил Ольгерд. – Не скажу, что страх, но отмечалось недоверие, как, например, у Мерседес. Или плохо скрываемое отвращение, как, например, у Грегора. Чем взрослее ребенок, тем ярче у него, простите за тавтологию, нетерпимость к нетерпимости. Хотя есть и исключения из правил, например, тот же Майрон…
– А почему вы спросили, не ходила ли Рисса ловить скалковидных змей? – поинтересовался Кратов.
– Вальковатых, – поправила Кендра. – Из ваших слов я поняла, что у этого участка леса – мрачная аура…
– Мягко сказано, – усмехнулся Кратов. – Кто-то из тамошних жильцов не любит, когда нарушают его уединение.
– Если бы Рисса была с Большим Виктором, она бы тоже это ощутила. Но ощутила бы глубже.
– И в беседе со мной наверняка нашла бы более точные слова, – добавил Ольгерд.
– Насчет «глубже» не уверен, – возразил Кратов. – Это не хвастовство, а точная самооценка. Я специально развивал свою восприимчивость к эмо-фону под руководством очень сильных инструкторов.
– Правда? – обрадовался Ольгерд. – И что же за эмоции сейчас во мне бушуют?
– Сарказм, – сухо ответил Кратов. – Не понимаю только, чем я мог его вызвать… Но это на поверхности, вершки. А корешки у вас те же, что и у всех нас. Отчетливая и сильная тревога.
– Не сердитесь на учителя Бжешчота, – мягко сказала Кендра. – У него легкий характер. Видите ли… Рисса – телепат.
– Телепат?! Час от часу не легче… – Кратов вдруг вспомнил свои грешные мысли при их встрече. Ему сразу стала понятна та ирония, с какой разглядывала его эта соплячка. – Дьявол! У вас тут водятся обычные дети?
– Это самые обычные дети, – сказала Кендра. – Хотя… где вы встречали обычных детей?
– Я сам был обычным ребенком, – заявил Кратов.
– Угу, рассказывайте! – засмеялся Ольгерд.
– У каждого ребенка есть свой скрытый дар, – с воодушевлением пояснила Кендра. – Иногда нам удается помочь ему проявиться. Быть может, это станет для вас сюрпризом, но сейчас все дети таковы.
– Они и прежде были таковы, – ввернул Ольгерд. – В том числе и вы, доктор Кратов… Просто никто вами не занимался всерьез.
