Жюзьен забралась на свою полку и, накрывшись одеялом с головой, спряталась, даже не пожелав ему, как обычно, доброго сна. Матушка крепко спит, похрапывает. И тут Реми представил себе, что они с Жюзьен вдвоём под одним одеялом, и сердце наполнила сладкая истома. Ради этого и умереть не жалко, но не сейчас, не в доме, не рядом со спящей матерью. Он залез на верхнюю полку и тяжело вздохнул, прислушался к дыханию любимой, но ничего не услышал. Жюзьен притихла будто мышь под пристальным вниманием кота.
«Какой же я негодяй! – подумал он, испытывая угрызения совести. – Обидеть сироту – это всё равно, что продать душу дьяволу. Но разве любовь – оскорбление?..»
Вестей от отца не было, и вернуться они с Адрианом могли в любой момент, пока ещё в полях шли некоторые работы, но в целом сезон заканчивался. Реми поддерживал Жюзьен в чём только мог, успевал переделать мужскую работу и подсобить в заботах женских. Отец бы этого не одобрил. В семье всегда было чётко распределено, что и кому нужно делать, а остальное – не твоё дело. Но помыть и перевернуть мать в одиночку Жюзьен не могла, потому делали это вместе. С посудой и сама справилась бы, но ему приятно было получать из её рук мокрые тарелки и ласково их протирать. По вечерам читали вслух какую-нибудь книжку, что выпрашивала Жюзьен у аптекаря. Так день за днём ладно и складно протекала их незамысловатая жизнь.
Так бы и прожили её, не разлучаясь, в гармонии между собой. Всё чаще Жюзьен задумывалась о том, каким славным мужем стал бы для неё Реми, он всё чаще не спал по ночам, изводя себя неутолёнными желаниями, мечтами и ревностью…
Однажды они столкнулись в коровнике, где Жюзьен только что надоила ведро молока.
– Сестрёнка, дай попить, нет спасу от жары! – он распахнул рубаху, и глазам Жюзьен предстал крепкий юношеский торс. Захотелось прикоснуться к этим мышцам на животе и ощутить их упругость. Реми не без удовольствия уловил женский взгляд, и, напившись вдоволь парного молока, попросил полить ему водой, чтобы остудиться. Жюзьен с радостью исполнила его пожелание. Омывая студёной колодезной водой названного брата, слушая его фырканье в каскаде брызг, она вдруг поняла, что больше не может сопротивляться ни ему, ни себе. И когда он утёрся чистым льняным полотенцем, сама притянула его к себе. Свежескошенное сено пахло уходящим летом. Поцелуи Реми становились всё горячее. Голова кружилась от наслаждения. Он вёл себя иначе, чем Адриан, без напора и спешки, лаской и нежностью доведя её до полного исступления. Он дождался, пока Жюзьен сама потащит его на сено, пока снимет с него одежду и позволит обладать собой. В свои двадцать с небольшим, он вёл себя как опытный мужчина, ведомый лишь внутренним ощущением того, как должно это быть. Много раз он представлял себе, как это случится, но то, что происходило наяву, превзошло все его красочные ожидания. Жюзьен, разогретая до предела, позабыла стыд и без угрызений совести, отдала себя всецело тому, кого так долго желала.
«Ну, почему, почему это был не ты там на лугу, почему Адриан опередил тебя и всё испортил?! Почему я была такой безвольной и не ударила его при первом же посягательстве?» – думала она, прижимаясь к его горячей груди и слушая, как быстро стучит любящее сердце. Но и после любовной схватки, он не откатился от неё как Адриан, а продолжал нежно кончиками пальцев ласкать её.
