Одно я понял точно – голос у нее был неприятный.
– Чего она хотела? – спросил я Глеба, когда он подошел к стойке, смурной и взъерошенный как воробей после дождя.
– Не твое дело, – бросил мой напарник.
– Ну, а о чем говорили?
– О чем надо, – буркнул Глеб, плюхнулся на мягкий стул и набрал номер Гали. До вечера он не перекинулся со мной ни словом.
Все самое интересное началось на пятый день, когда незнакомка, самостоятельно забрав свои напитки, не отправилась за свой столик в одиночестве или с Глебом, а поманила меня за собой.
Я сначала даже опешил. В ее зазывающем движении кисти было столько пренебрежения, столько безразличия, будто бы я был дворовой собакой, а не человеком.
– Это вы мне? – пискнул я.
Она кивнула, не обернувшись, да так быстро и отстраненно, что этого можно и не заметить, и лебедем уплыла по глади воды к столу, села и ждала.
– Давай уже, иди! – прошипел Глеб и подпихнул меня.
Несколько метров до углового стола показались стометровкой, и я задыхался.
«Дима, это всего лишь девушка. Вспомни о своем очаровании», – подумал было я, но вспоминать особенно не о чем.
Когда я уселся напротив и положил руки на стол, – наконец-то смог рассмотреть незнакомку.
Портрет, написанный по памяти, до сих пор лежит у меня в столе.
Худая, даже костлявая, с выпирающими над воротом белой футболки, ключицами, тонкими, исчерченными полосами синих вен как тетрадка в линейку, руками. Цепочки на тонкой шее. Лицо, формой напоминающее треугольник. Тонкие и симметричные губы, накрашенные темно-красной помадой. Большеватый нос, россыпь родинок на шее, ввалившиеся щеки, широкие линии бровей, светлые волосы по плечи. На каждом ухе несколько серебряных сережек-колец и одно в носу. Единственная блестящая живость образа. Вся она заключена в кольца с головы до рук, а, может, и до самых пальчиков ног. Ее лицо показалось мне красивым, но каким-то отталкивающим. Слишком правильным.
Ее глаза пугающие, темно-зеленые, цвета мутной болотной жижи. Казалось, оступись – и тебя засосет в горячие недра тусклых вод и зальет легкие соленым густым раствором сонных трав. Но самым удивительным и ужасающим было их выражение. Они стеклянные, искусственные. Лишенные эмоций, ни радости, ни ненависти – только холод и немая тоска. Они словно смотрели не на тебя, а куда-то сквозь тебя, копались в мозгах пальцами без всякого стеснения. А когда незнакомка, оторвавшись от телефона, посмотрела на меня со всей внимательностью, я чуть дар речи не потерял. Мне показалось, что я увидел взгляд трупа, уже изъеденного червями, настолько безжизненным он был.
– Дима, верно? – бесцветно спросила девушка и отложила дорогущий телефон, блестевший золотистой крышкой, в сторону.
Я невольно засмотрелся на него. Ни у кого в моем окружении не было такой безделушки.
– Откуда… – очень удивился я и закончил бы свой вопрос, если бы незнакомка не прервала поток моих восклицаний небрежным жестом, отозвавшимся звоном браслетов на тонком запястье.
– Твой напарник сказал.
– А, ну да. Дима. А тебя как зовут?
– Тоня, – нехотя ответила она, не двигаясь и сверля меня безжизненным взглядом болотных глаз.
– Как Антонина? – хотел было пошутить я.
– Анатолий. – В голосе ее не проскользнуло ни капли иронии.
Осознав, что мои шутки это каменное изваяние не веселили, я решил спросить напрямую:
– Ты что-то хотела, Тонь?
Она едва заметно поморщилась от моего обращения, поправила массивные серебряные кольца на костлявых пальцах и задумалась. Я почему-то взглянул на свои ладони и покраснел: они были в остатках засохшего масла.
