Александр рассказывает медленно, с паузами, я успеваю за ним набирать текст. Меня увлекает его рассказ. В комнате жарко, я снимаю пиджак и остаюсь в нежно розовой блузке. Александр не обращает внимания на мой вид.
– Второй раз я ослушался отца, когда подружился с Витькой. Он был на год младше меня. Его мать работала дворником. Дом наш был пятиэтажный, постройки тридцатых годов с высокими потолками и большими квадратными комнатами. Мы жили в четырехкомнатной квартире, а Витька с матерью ютились в полуподвале. Мне нравилось бывать у них. Там я чувствовал себя лучше, чем дома. Я запросто мог отрезать себе краюшку хлеба, макнуть ее в сахар и с удовольствием съесть прямо в комнате. Никто не одергивал меня, не заставлял мыть руки и чинно сидеть за столом. До сих пор помню восхитительный вкус жареной картошки, которую мы ели со сковородки. Помню, в Америке этот запах мне ночами снился.
Как я понял позднее, Витька пользовался не виданной для меня свободой мысли. Ему никто не диктовал, что читать, с кем дружить, о чем мечтать. Мать даже не проверяла его тетради. Если в дневнике появлялись двойки, тройки или замечания, порола Витьку ремнем. Это случалось не часто. Витька не был тупым или ленивым, но иногда увлекался книжкой или игрой и забывал делать уроки. Витька был фантазером. Он мечтал построить подводную лодку и отправиться на ней в плавание. На земле прутиком он рисовал лодку в натуральную величину, а я сомневался, поместимся ли мы с ним там. В том, что я поплыву вместе с Витей, у меня сомнений не было. Почему я подробно рассказываю о своем детстве и о Витьке? Все это сыграло потом решающую роль в моей судьбе.
Он останавливается.
– Пожалуй, все на сегодня, у меня есть другие дела.
Я выключаю компьютер.
– Мне завтра приходить?
– Да, конечно. Я думаю, у нас получится.
Я иду вприпрыжку, размахивая сумкой. Пока у меня есть работа, а осенью, я уверена, я найду себе постоянную работу. И не надо снижать уровень зарплаты в моем резюме. Пиджак я несу в руке. День разгулялся, солнце светит совсем по-летнему. Я ловлю себя на мысли, что часа три не вспоминала сегодня о Евгении.
В больнице долго сижу на жестком диване, жду Владислава. Медсестра с любопытством поглядывает на меня.
– Вы на прием или по личному делу?
– На прием.
В глазах разочарование, до чего же у нас любопытный народ!
– Подождите, там привезли на скорой, срочная операция, Владислав Андреевич скоро выйдет, они уже зашивают.
Меня начинает подташнивать. Я представляю, как он появится в халате, забрызганном кровью от низа до верха. Ожидания мои не оправдываются. Владислав выходит в чистом халате.
– Как мы себя чувствуем? – задает он дежурный вопрос.
– Вы – не знаю, а я хорошо.
– Превосходно, сейчас посмотрим Вашу рану. Колготки снимите.
Я почему-то краснею и снимаю колготки.
– Сейчас обработаю, мазь пусть полежит два дня, а там можете сами промывать марганцовкой и заклеивать бактерицидным пластырем.
И это все? Мне что, больше не приходить к нему?
– Кстати, Михаил просил Вам передать…
– Какой Михаил?
– Тот самый, под чью машину Вы чуть не попали. Так вот, он просил Вам передать, так как Вы практически не пострадали, то ни о каком материальном возмещении не может быть и речи.
– А я ничего не просила.
– Это Вы сейчас так говорите, а потом время пройдет и захочется получить денежки. На Вас заведена карточка, результаты обследования зафиксированы официально, так что имейте в виду на будущее.
