Этого обстоятельства не учли высококвалифицированные специалисты артиллерийской техники. В этом целиком нельзя их винить, так как это должны были учитывать специалисты военного дела вообще, специалисты тактики. Генеральный штаб должен был это учесть, поставив задачу специалистам артиллерийской техники и объяснив, каким основным боевым требованиям должна удовлетворять полевая легкая пушка. Генеральный штаб должен был подчеркнуть значение «пустынности» будущих полей сражения (о ней после японской войны немало говорилось и писалось) и пояснить, что маневренные бои будут разыгрываться не на ровных открытых полях типа тогдашних полигонов, а на пересеченной местности, и что противник будет всячески укрываться, применяя разреженные строи, фортификацию, маскировку и пр.
Только в октябре 1909 г., по инициативе генерал-инспектора артиллерии, были привлечены представители Генерального штаба к участию в работах по выбору образцов орудий осадной и крепостной артиллерии (и то с большим опозданием, через 4 года после того, как начаты были эти работы).
Обособленная работа ГАУ, без надлежащей связи с войсками и ГУГШ, имела следствием неудачное разрешение некоторых серьезных вопросов по вооружению армии, как-то: недооценка значения полевых гаубиц и полевой тяжелой артиллерии в маневренной войне, предвзятость Арткома в отношении горной пушки 1909 г., предубеждение к стрельбе артиллерии на большие дальности (из-за этого русская артиллерия, имея на вооружении легкие и горные пушки с дальнобойностью до 8 км, вышла на войну с 22-сек. трубками, позволяющими стрелять лишь до 5,5 км), недооценка значения фугасных гранат и прочее.
Введение на вооружение армии новых образцов – это несомненно весьма сложное и трудное дело, требующее чрезвычайной осмотрительности. Дело это велось в царской России крайне медленно.
Примеров медленности принятия на вооружение армии новых образцов много.
Проектирование и испытание 34-сек. дистанционных трубок в Арткоме шло так медленно, а валовое изготовление их, трудное в техническом отношении, настолько затянулось, что в течение 10 лет не могли справиться с этим делом, и мировая война застала Россию с 22-сек. трубками. Между тем еще в 1909 г., т. е. за 5 лет до начала войны, французы предлагали 37-сек. трубку, позволявшую стрельбу шрапнелью из нашей 3-дм горной пушки обр. 1909 г. до 7 верст. Предложение это было отвергнуто, так как Артком предполагал применить разрабатываемую им свою 34-сек. трубку.[2]
Взрыватель к 3-дм фугасным гранатам вырабатывался Арткомом около 5–6 лет. Начальник ГАУ ген. Кузьмин-Караваев медленность снабжения фугасными снарядами объяснял тем, что первые два образца взрывателя оказались «не отвечающими заданию», что при изготовлении последнего принятого образца встретились «конструктивные затруднения» и что некоторые служащие трубочного завода и ГАУ прибегали к недоброкачественным приемам при браковке стали для изготовления взрывателей, стремясь «в корыстных целях выделывать взрыватели исключительно из стали, поставляемой заводом Фарта, и па станках системы Гирша».
Бризантные шрапнели к 3-дм пушкам испытывали несколько лет. К концу 1912 г. относится окончательное заключение Арткома по испытанным образцам 3-дм бризантной шрапнели, но ее русская армия вовсе не получила к мировой войне. История этой шрапнели довольно интересна.
