– Ого! – удивился я услышанному. – И с чего вдруг обычный проектировщик образов для виртуала удостоился такой чести? – мой голос, интонации и даже типичность построения фраз резко изменилась.
– «Это, правда, говорил я? Может, и к моим конечностям привязаны нити? Но нет, мои губы действительно движутся, лёгкие сужаются, выталкивая воздух, а мысли звучат в голове…»
Взгляд Марека изменился, стал острее, ещё чуть-чуть и можно было порезаться. Медленно открыв рот, он замер и снова его закрыл. Лёгкая улыбка разбила маску: чёрные осколки со звоном посыпались на пол, а через прорехи стало видно истинное лицо. Офицер презирал меня всеми фибрами своей души. Словно впервые увидев, он окинул меня долгим неприятным взглядом, потом развернулся и пошёл вдоль стола обратно к своему стулу. Пальцы манерно коснулись серой металлической спинки, выбивая марш. Каждый удар чётко доносился до моих ушей, но уже не вызывая резкой боли. Обогнув стул, мужчина плавно сел и скрестил руки на столешнице. Уставившись на меня, он чуть склонил голову к плечу:
– Знаешь… – от вежливости в его голосе не осталось и следа, – такие, как ты, всегда строят из себя нечто такое… – Марек покачал кистью в воздухе, подбирая слова. – Большое и обязательно чрезвычайно важное. Но вместе с тем, вы – извечные бедные овечки, на которых все нападают. Иногда даже хочется поверить в очередную слезливую историю, как же вас всегда кто-то обижает, мучает, подставляет… – его голос окончательно исказился, походя в издевательскую браваду, – простите, но меня обижали в школе… – у меня появилось смутное ощущение, что он цитирует какой-то протокол. – Я не хотел этого делать, но он сказал ужасные вещи о Боге. Я не могу носить крестик, вы ущемляете мои права! Я не обязан быть, таким, как вы. И прочий бред!.. – пальцы сжались на крае спинки стула.
– Но вам больше нет места среди нас. Мы выжгли эту заразу, а то, что осталось, сотрём даже из истории рано или поздно. Ты спрашиваешь, кто обвиняет тебя? Я отвечу! – лицо офицера посерело, и лишь угли его глаз в прищуре всё также резали меня на лоскуты. – Я обвиняю тебя. Мы обвиняем тебя. Все остальные обвиняют тебя. Сбежал в больнице? Хорошо… – он уважительно покивал головой, – действительно хорошо. Я не ожидал, что единственный выживший в том взрыве буквально через неделю сможет ускользнуть от меня, но ты это сделал. Потом тебя случайно «похитили» эти ублюдки, – кусочек за кусочком маска вновь возвращалась на лицо. Тон становился ровнее. – Бывает. Можно поверить. С натяжкой, но можно. Но вот в то, что ты случайно или каким-то грёбаным чудом сбежал с места зачистки. Нет! В это я не поверю, мистер Виндсикер!
Слева открылась дверь, и в комнату вошла Сара. Держа в одной руке поднос с картошкой фри и бургером, в другой сжимая бутылку воды. На новый звук повернулся Марек, его лицо вновь стало маской. Лишь глаза выдавали ту бурю эмоций, которая только что бушевала в допросной.
– Замечательно. Поставь здесь, – указал на стол офицер, поднимаясь со стула. – Пусть… подозреваемый перекусит, – его взгляд сказал мне гораздо больше слов. Он уже вынес приговор, и теперь перед ним сидел преступник. Я в этом ничуть не сомневался, хотя тогда ещё и не знал, в чём причина, – а мы с тобой пока что оформим всё с начальством. Нужно, как можно скорее доставить его к нам. Дольше перекрывать район мы не сможем.
