– Так винить-то нас в чем? – тихо, оглядываясь, продолжил «патологоанатом». – В том, что мы стоим на страже чести Яхве?
Рутра пока еще не понимал, о чем он.
– Блудницы, не страшась, нарекают чад своих отроками Бога. Не делает ли это Яхве низким, а? Скажи?
– Низким? – Рутра пытался делать невозмутимый вид.
– К земле близким, – продолжал специалист по определению мертвых и живых.
Правда, Рутра не понял, спрашивал ли он, утверждал или насмехался над ним.
– Святое имя Бога стало принижено, как эллины пришли. Разве мыслимо иметь десяток богов? И каждый рожден от Бога.
– Так боги ведь от бога рождаются. Что ж тут такого?
Рутра сразу понял, какую галиматью он произнес согласно мировоззрению этого мужчины. Для представителя общества, в котором идеологические различия вели к смертельной борьбе, услышать хоть какое-то оправдание чужой религии, тем более греков, было равносильно признанию в поклонении этим богам. Рутра решил скоренько изменить смысл им сказанного.
– Лживые боги пусть путаются меж собой, быстрее погибнут, – шепнул он ему на ухо.
Это вызвало довольство у собеседника, он слегка улыбнулся.
– И от того, кого чтить, вели нам их богов, – продолжил он, поглаживая бородку, оглянулся, – от этого пошла гниль вся в вере, что каждый есть Бог.
Рутра тоже погладил бороду, непонимающе посмотрел в глаза Хасмонею, мысленно отправил сигнал Рангиту. «Сам не понял, перевел как мог», – был ответ ИскИна. «Может, там слово „ввели“?» – поинтересовался Рутра и остался без ответа.
Странный собеседник тоже понял его непонимание, выразил легкое удивление со смесью иронии, продолжил свою «проповедь»:
– Святость богов они принизили. Все кому не попадя, будь то драхмах, будь то наг, не страшась, как утренние петухи, играют на одной лютне: сына от бога родила царица, сына от бога родила мастерица, сына от бога родила жрица. И поют, и поют, и поют. Без страха и закона. А теперь – сына от бога родила блудница! Все, кому между чресл ветер задул, у нас от бога рожают! Может, и скажут завтра – сына от бога родила кобылица?
Последнее он сказал не только с возмущением, но и с угрозой. Рутра почесал затылок, пару секунд замялся, ведь вопрос был как укор со стороны раввина. Он опять погладил бородку и кивком показал на казненных, стон которых вкупе с плачем их оплакивающих, гул немногочисленной толпы волей не волей заставлял периодически прильнуть к уху собеседникам, дабы быть услышанным внятно. Этот собеседник повторил за Рутрой, погладил бородку свою и, качая головой, смотря на прибитых к столбу, сказал:
– Так вот я и говорю, мой род стоял и будет стоять на страже Яхве! – последние слова он сказал громко и с яростью. – Не пройдет в царстве Яхве самозванец. Ты посмотри, как чрево набить – так все люди, а как гнить – так все боги.
Сказанное им для Рутры открыло новую реальность. Явно это было не его личное мнение, хотя личная мотивация была. В этом поступке была наглядно представлена борьба кланов. Если подобное было бы инициативой официальных властей, то должен был стоять на проверке кто-то из раввинов. Уяснив это, он задал вопрос тихо, чуть склонившись к нему, подчеркивая секретность:
– Вижу, от меня не прячешь ты дела твои. Следит же так ведь и Анна.
Рутра неспроста указал именно на отставного первосвященника, зная, что делами заправлял он, а зять его, Каиафа, был поставлен им для гарантии преемственности в случае его смерти. Следующее слово, сказанное «стражем», Рангит перевел как «исследователь» и быстро пояснил: «Я его неправильно понял, с арамейского Каиафа переводится или как смирение, или как исследователь. Смотря как произносить. Вот он так произнес, как звучит исследователь. Он говорит, что за спиной Анны Каиафа тайком его просил рубить всех машиахов. Рубить, я так понимаю, не в прямом смысле». «Ну я тоже так думаю», – ответил Рутра мысленно и посмотрел на собеседника, который с интересом чего-то ждал. Рутра прочел это на его лице, сообразил: он-то ждал ответа на сказанное им.
