Главарь, что управляет бандой головорезов и обычно находится в тени.
И каким-то образом я встала у него на пути.
Проведя жизнь в окружении мужчин, которые способны съесть на завтрак кого угодно, я научилась распознавать опасность.
И также могу понять, от каких людей следует держаться подальше.
И американец передо мной как нельзя лучше олицетворяет эти два качества.
Мне нужно убраться отсюда.
Прямо сейчас.
Вопреки нервозности, что разливается по венам и подрывает мое и без того хрупкое душевное состояние, я заставляю себя заговорить тоном, не терпящим возражений.
– Я не собиралась бросаться с утеса.
Он приподнимает бровь, и сигарета во рту подрагивает от легкого движения губ.
– Правда, что ли?
– Ага. Так ты… вытащишь меня?
Я могла бы использовать его предплечье, чтобы подтянуться самой, но любое резкое движение, вероятно, окажет прямо противоположный эффект, и парень может отпустить меня навстречу моей судьбе.
Все еще небрежно держа меня за запястье, он достает зажигалку свободной рукой и прикуривает сигарету. Кончик вспыхивает цветом насыщенного оранжевого заката. Незнакомец не спеша убирает зажигалку обратно в карман и пускает облако дыма мне в лицо.
Обычно я не переношу запах сигарет, но сейчас это наименьшая из моих проблем.
– И что я получу взамен за оказанную помощь?
– Мою благодарность?
– Мне она не нужна.
Я поджимаю губы и изо всех сил пытаюсь сохранять спокойствие.
– Тогда зачем ты вообще поймал меня?
Парень касается края своей камеры и гладит ее с такой чувственностью, с какой мужчина ласкает женщину, от которой не может оторваться.
Почему-то у меня повышается температура. Он похож на того, кто часто прикасается к женщинам.
Очень часто.
И с той же уверенностью, которую сейчас излучает.
– Чтобы сделать фото. Может, закончишь начатое и подаришь мне шедевр, за которым я сюда приехал?
– Ты сейчас серьезно говоришь о том, что твоим шедевром станет моя смерть?
– Не твоя смерть, вовсе нет. Она будет слишком кровавой и до жути неприятной, особенно когда твоя голова разобьется о камни. Кроме того, при таком освещении не удастся сделать хороший снимок. Меня интересует именно падение. Твоя бледная кожа будет прекрасно выделяться на фоне воды.
– Ты… больной.
Он пожимает плечами и выпускает еще больше ядовитого дыма. Даже прикосновение его пальцев к сигарете и сам процесс курения кажутся непринужденными, тогда как воздух между нами потрескивает от напряжения.
– Значит, твой ответ – нет?
– Конечно, нет, психопат. Думаешь, я умру только ради твоего снимка?
– Шедевра, а не снимка. И у тебя нет выбора. Если я решу, что ты умрешь… – Парень наклоняется вперед и постепенно разжимает пальцы на моем запястье, его голос понижается до пугающего шепота. – Ты умрешь.
Я кричу, когда моя нога подгибается, и впиваюсь ногтями в его руку, не желая умирать и испытывая в этот момент отчаяние загнанного в клетку животного. Заключенного, долгие годы просидевшего в одиночной камере.
По всей видимости, я оставила на нем царапины, но если он и пострадал, то не подает вида.
– Не смешно, – задыхаясь, произношу я.
– А разве я смеюсь? – Его длинные пальцы обхватывают сигарету, и он затягивается, прежде чем отвести ее от губ. – У тебя есть время подумать, пока я не докурю. Предложи мне что-нибудь.
– Что именно?
– Все, на что ты согласна ради моего рыцарского поступка – помощи девушке, попавшей в беду.
От меня не ускользает, как он выделяет слово «рыцарский» или с каким подтекстом и расчетом использует любые слова. Точно они оружие из его арсенала.
