Богатырь сентября - страница 14

Гвидон в недоумении посмотрел на отца: чье – его? О ком он спрашивает?

Однако стражница поняла.

– Кажись, Кондрат.

– Неправда, – спокойно ответил Салтан.

– Тогда… Мартиниан.

– Опять неправда.

– Ох, что с вами делать? – Девица вздохнула и качнула копьем. – Звать его Константин-Не-Пускаю-Через-Тын-Щелк-Щелк-Горло-Перезрызолк.

– Вот теперь правда. Спасибо тебе, девица! – Салтан вежливо поклонился. – Не укажешь ли нам путь, как дальше идти?

– Укажу. Идите за провожатым, да не отставайте.

Туманная дева махнула рукой – и с руки ее спрыгнул маленький зайчик, такой же белый и полупрозрачный, как она сама.

– Идите за ним, да не мешкайте – сойдет роса, растает провожатый ваш! – долетел голос, уже отдалившись.

Оторвав глаза от зайца, Салтан и Гвидон обнаружили, что туманная дева растаяла – где она высилась на своем коне, лишь солнечные лучи, набрав силу, стояли меж сосновых стволов.

А заяц, не дав им времени дивиться, прыгнул вперед.

– Бежим! – крикнул сыну Салтан.

Они снова устремились через чащу. Заяц, хоть и мелкий, оказался проворен, несся вперед широкими скачками, только белый хвост мелькал. Пришлось ускорить шаг, чтобы за ним поспеть. Теперь Салтан шел первым по узкой тропке, Гвидон – за ним.

– Батя… о ком ты спрашивал? – на ходу выкрикнул Гвидон. – Что это за щелк-щелк?

– Увидишь! Тут важно запомнить правильно.

– Этакое имечко запомнишь!

– В том-то все и дело.

– А как ты догадался… про зарю с росой? Я подумал… заря – девица, какие-такие ключи она обронила? Я и не знал, что у нее какие-то ключи есть! Ключи – железные, а роса – это же вода!

– А тебя разве не учили? В семь лет меня кормилец мой, боярин Дарий, загадкам учил, как всякое дитя обучают.

– Мне семи лет нету! – смеясь, ответил Гвидон. – А пока я по виду семилетним был, мы с матушкой в бочке сидели, ей не до загадок было, она думала, погибнем мы там, в море утонем, да и все!

– А после?

– А после мне не до того было – целый город большой у меня в руках оказался!

– Придется тебя подучить! Это ж не для потехи детской: знание дитя человеком делает. Запомнил про росу? А про ветер и дождь?

– Запомнил! А еще такие есть?

– Как не быть! Слушай: родится молчком, живет тишком, а как помрет, так и заорет? Кто это будет?

– Да откуда ж мне знать, кто молча родился? А если мертвым кричит – это небось упырь какой?

Салтан засмеялся, придерживая саблю на ходу, чтобы не била по ногам:

– Это снег! Он идет беззвучно, лежит тоже тихо. А как растает – ручьи с гор потекут, зашумят.

– Да разве… – Гвидон задумался. – Снег… Я снега-то никогда и не видел, только матушка упоминала. Скажи про что-нибудь такое, что я видел!

– Изволь: рассыпался корабль по мхам, по морям, по всем городам, и не собрать его ни князьям, ни попам, ни думным дьякам!

– Корабль рассыпался? Крушение, что ли? Это понятно: коли корабль о скалы разобьет в мелкие щепочки, то не собрать его больше, будь ты хоть князь, хоть кто!

– Не крушение это! – Салтан вздохнул. – Это нечто такое, что раньше нас было и после нас будет. Подумай, что на свете едино, но рассыпано?

– Едино, однако рассыпано? Ну… зерно, что ли? Я знаю, его когда сожнут, зачем-то на земле рассыплют, а потом в мешки собирают.

– Ох, умен, сынок! – вздохнул Салтан, полунасмешливо, полужалостливо.

Гвидон едва ли знает, как хлеб в поле родится и как на стол попадает. Откуда ему знать? Невольно царь оглянулся на сына, который торопился за ним, сосредоточенно нахмурив свой ясный белый лоб. В лесной тени его лицо источало чуть заметный свет, золотились русые волосы. И без того бы он был красивее солнца красного. Волшебное дитя, непонятным чудом им с Еленой посланное, зачатое в ту самую ночь, самую длинную в году, когда небесное солнце тонет в море мрака… Не случайно он носит в себе солнечный свет, не случайно умеет то, чему его не учили, да и то чему простому человеку научиться нельзя.