– Ка-ко-го хре-на?..
* * *
Димка Кузин – немного фотограф, немного музыкант, немного журналист, немного мистик и убежденный фрилансер, – как водится, ухитрился занять в кофейне самое «козырное» место. Невзирая на центр города, весьма промозглый вечер дня, справедливо называемого трудящимися «тяпницей», уютную атмосферу в заведении и цены, пусть и не совсем пролетарские, однако же и не шокирующие.
– Вы гляньте на него! Явление Джеймсбонда народу! – провозгласил он, когда Майк подошел к столику, и уточнил: – Картина маслом и сыром. Художник Эм Эс Соколов. Начальная цена – рупь пятьдесят в базарный день.
– Вот балаболка! – покачал головой Майк, пожимая протянутую пухлую руку. А Кузин все не унимался:
– Что будете пить, сэр? Как обычно, водку с мартини, э?
– Коньяк, – мрачно буркнул Соколов, тяжело плюхаясь на стул напротив Димки и снимая солнцезащитные очки. – С коньяком!
Друг детства, которому способности удивляться, кажется, не выдали при рождении, лишь пожал плечами и ухитрился отдать парню за стойкой распоряжения исключительно ленивыми движениями перстов и мимикой. Что еще удивительнее, тот – профессионал! – понял все в точности и был скор, точно хваленый французский электропоезд «TGV». Хлопнув «полтишок» армянского и закусив тонко нарезанным лимоном, Майк откинулся на спинку стула, одарил приятеля взглядом исподлобья, тяжелым, точно предсмертный вздох грешника, и сообщил:
– Кузин! Кажется, я схожу с ума!
Димка, сложивший пальцы на заметно натягивающем модный свитер с оленями животе, слегка прищурился.
– Небритый, – констатировал он. – И нечесаный. Носит солнцезащитные очки в пасмурный зимний день, хотя пошлость такого поведения очевидна… стоп! «Фонарь» недельной давности под левым глазом частично его объясняет. Поехали дальше. Нижняя губа слегка распухла. Пиджак прожжен на рукаве – предположительно, сигаретой – и провонял табачищем. Ботинки и джинсы неплохо бы почистить, а водолазку – погладить. В итоге имеем явное небрежение внешним видом и признаки того, что герр Соколофф недавно получил по мордасам. Спору нет, прискорбно и не слишком характерно для упомянутого герра, повсеместно известного склонностью к разумному пижонству и неконфликтностью. Но и для такого мрачного диагноза – явно недостаточно.
Майк залпом осушил второй бокал коньяка и тут же налил по новой.
– Частишь, – поджав губы, отметил Кузин, неодобрительно покачав головой. – А тремор пальцев, ногти на большинстве которых съедены, что называется, «заподлицо», наводит на грустные размышления. Слушай, друже, а ты не влюбился ли, часом, опять?
Майк издал сложный звук, одновременно заключающий в себе насмешку, возмущение и стон.
– Уже легче, – с этими словами Димка ловко перехватил графинчик с «Араратом» и переставил поближе к себе. – В таком случае, слушай мою команду: заканчиваем хлестать благородный напиток, аки денатурат в подворотне, степенно пьем кофе и рассказываем, что стряслось. Подробности пока разрешаю опустить. Давай самую суть.
Майк невесело усмехнулся, но послушно сжал большую кружку с «американо». Пить, правда, не стал – просто вдыхал поднимающийся от нее ароматный пар, прикрыв глаза. Димка прихлебывал свой «улун» со все той же великолепной невозмутимостью сфинкса и ждал.
– Скажи, Димыч, – наконец начал Соколов, – что ты думаешь насчет переселения душ? Только честно.
Кузин смешно почесал нос, чихнул, по-собачьи тряхнув головой и чудом удержав на кончике носа «грибоедовские» очочки, а потом сообщил:
