Несмотря на всю ее силу – ведь она была все равно что пантера, – черный человек удерживал Гудрун так же легко, как и предыдущего своего невольника. Подняв ее корчащееся белое тело у себя над головой, он показал ее мне и насмешливо закричал. Золотистые волосы девушки струились по белым плечам, когда она тщетно пыталась сопротивляться, взывая ко мне в бесконечном страхе. Женщину-асирку не так-то просто было ввергнуть в столь сильный ужас, и по ее исступленным крикам я оценил силу дьявольской природы ее пленителя.
Но я стоял неподвижно. Я бы бросился напропалую через алую трясину ада, чтобы оказаться вздернутым, проткнутым и высосанным добела этими отвратительными цветами, – если бы этим только мог спасти Гудрун. Но это не имело никакого смысла – моя смерть просто лишила бы ее последнего защитника. Поэтому мне оставалось просто стоять, пока она кричала и извивалась, а черный человек своим смехом будил в моем сознании красные волны безумия. Один раз он почти бросил ее в цветы, и я едва не утратил над собой контроль и не нырнул в разлившееся передо мною красное море. Но это его движение оказалось ложным – потом он оттащил Гудрун обратно к башне и швырнул внутрь. Вернувшись к парапету, крылатый человек облокотился на него и принялся за мной наблюдать. Он играл с нами, точно кошка с мышью перед тем, как ее убить.
Но пока он наблюдал, я отвернулся и ушел обратно в лес. Я, Ханвульф, не был мыслителем в том понимании слова, какое придают ему нынче. Я жил в эпоху, где чувства выражались скорее ударами топора, нежели измышлениями разума. Впрочем, и бесчувственным животным, каким меня, очевидно, счел черный человек, я также не был. Я был наделен человеческим мозгом, раздраженным бесконечной борьбой за существование и господство.
Я знал, что не сумею пересечь ту красную полосу, что опоясывала замок. У меня не было шансов пройти и полудюжины шагов – острые шипы тут же впились бы в мою плоть, и дьявольские рты жадно присосались бы к моим венам. Даже моей тигриной силы не хватило бы на то, чтобы прорубить себе путь между ними.
Преследовать меня крылатый человек не стал. Оглянувшись, я увидел, что он находился в прежнем положении. Когда я, будучи Джеймсом Эллисоном, вновь вижу сны, как Ханвульф, этот образ так и стоит в них, впечатанный в мой разум, – страшная небывалая фигура с локтями на парапете, словно средневековый дьявол, размышляющий над битвами ада.
Пройдя через ущелье, я вновь очутился в долине, где росли редкие деревья и вдоль ручья бродили мамонты. Не доходя до их стада, я остановился, вынул из своей сумки пару кремней и, склонившись, высек искру прямо в сухой траве. Быстро перебегая с места на место, я зажег дюжину огней широким полукругом, а северный ветер подхватил их и хорошенько раздул. Очень скоро по долине стала спускаться целая огненная стена.
Мамонты оторвались от своей пищи и, взмахнув огромными ушами, закричали в тревоге. Из всех опасностей на свете они боялись лишь огня. Они начали отступать на юг: самки погнали вперед детенышей, а самцы трубили, будто знаменуя наступление Судного дня. С диким ревом огонь распространялся по долине, а мамонты в страхе спасались от него, превратившись в живой сокрушительный ураган, в громоподобное землетрясение. Деревья падали и разлетались под ними в щепки, земля дрожала от их безудержного бега. За ними гналось пламя, а по его следу бежал и я – так близко, что тлеющая земля насквозь прожгла мои сандалии из лосиной шкуры.
