Пока остальные собирают вещи, за мной наблюдает принц, правда, на свою принцессу он смотрит больше. Впрочем, неважно. Мы не хотим бежать. Они ищут море Лё-Меланколик, но замок Шато ле Блан – его побратим и сосед. Мы не станем бороться и сопротивляться. Наша правая рука занемела, но в левой ощущается боль. Мы можем превозмочь ее. Золото не ответит мышке, но оно должно ответить нам. Я боюсь его, а оно не доверяет мне, но мы отправим послание. Так нужно.
Буквы врезаются в нашу плоть на спине, и золото разлетается мелкими брызгами. «ОНИ ЗНАЮТ». А затем – «СМЕРТЬ НА БЕРЕГУ».
Хозяйка будет недовольна нами.
«Я разочарована, Николина, – скажет она. – Я же велела их всех убить».
Мы бросаем взгляд на запястья. На алые пятна крови. Ее крови. Алой принцессы.
«Убей их всех, – скажет она. – Кроме принцесс».
Кроме принцесс.
Сильнее боли и магии кипит и бурлит наша ярость. Она как губительный яд. Мы не должны ее убивать. Она оставила свою семью и мою хозяйку, но мы должны подчиниться.
Мы все сделаем, чтобы хозяйка гордилась нами. Мы проявим себя. Она увидит нашу ценность, да, и нашу любовь. Больше она никогда не заговорит о своей вероломной племяннице. Но остальные…
Я утоплю их в водах Лё-Меланколик.
Они думают, что поймали меня, опутали веревками, запугали проклятиями и угрозами, но все это вздор. Они ничего не знают о боли. Нет-нет, настоящая боль не в крови или на коже. Она не в волдырях.
Она кроется глубоко внутри.
Мышки пищат, когда охотник тянет меня вперед. На опушке леса камнями выстлана тропинка. Дым темной завесой закрывает полуденное небо. Внизу волны с шумом разбиваются о скалы. О да. Они предостерегают о буре, о бедствии.
«Не волнуйся, мышка, – весело говорим мы принцессе, глубоко вдыхая. – Мертвецы не должны вспоминать о былом».
«Я не мертва».
«Скоро, – обещаем мы. – Очень скоро твоя мать поглотит твое тело, а мы поглотим остальных, словно мышь, попавшую в мышеловку».
«Можно сказать, что теперь и ты мышка, Николина».
«Да?»
Мои мышки прижимаются ближе, как всегда любопытные, и мы улыбаемся, когда охотник бросает на нас хмурый взгляд через плечо.
– Тебя что-то развеселило? – резко спрашивает он.
Мы улыбаемся шире, но ничего не отвечаем. Он не выносит нашего молчания. Оно удручает его. Он резко выдыхает через нос, тихо пророча нам боль. Мы с радостью примем ее и насладимся ею.
Мышка продолжает, не слыша его слов. Мы смеемся, ведь и он не слышит ее.
«Я не шучу, – твердо продолжает она. – Ведь никто не должен был узнать о предательстве Ля-Вуазен и о тебе. Но на маяке ты сплоховала, и Моргана этого не забудет. Я знаю свою мать. Ты обманула ее доверие. Она убьет тебя при первой же возможности… прихлопнет, как мышь в мышеловке».
Мы усмехаемся, но улыбка исчезает.
«Хозяйка защитит нас».
«Твоя хозяйка пожертвует тобой ради общего блага. Точно так же, как моя мать пожертвует мной».
Словно чувствуя что-то внутри нас – но ведь она не чувствует ничего, – мышка нагло вторгается в наше сознание. Мы чувствуем каждый ее пинок, каждый удар локтем, хотя у нее нет ни рук, ни ног. Неважно. Она не тронет нас и вскоре растворится в других. Скоро она станет нашей.
«Ты выбрала не ту сторону, Николина. Ты проиграла. Рид и Коко ни за что в жизни не поведут нас к Шато».
Мои мышки шипят и неуверенно перешептываются.
«Она ничего не знает, – напеваю я им. – Тише, мышата».
– Мертвецы не должны вспоминать о былом, страшитесь того, что им снится. Ведь памяти давней о сердце живом…
