Ксанд молча стоял на помосте причала, пока Тильона о чём-то договаривалась с хозяином, и лишь после того, как кораблик снялся с якоря, набирая парусом свежий ветер, бард дал знак Тсорину. Им пора было двигаться.
Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, великое море трав. В рост человека, это изумрудное полотно гигантскими валами живой массы колыхалось под порывами стремительных воздушных потоков.
Он зачарованно следил за этой могучей жизнью, что билась пред ним в едином ритме борьбы со стихией. Завораживающее зрелище, масштабное, непередаваемое. Образ летящих вдаль волн того волшебного моря словно был иллюстрацией самой жизни в этом беспокойном мире. Могучие силы по собственной прихоти играли лёгкими тростинками, подминали их под себя, а потом так же легко отшвыривали прочь. Не было в той битве сил ни смысла, ни причин, ни следствий. Вот стебель тростника не сумел удержаться в рыхлой почве, швырнул его в небеса лихой порыв ветра, вознёс под самые облака, но недолго продолжался тот полёт – вмиг изломал ураган хрупкий его стебель, вмиг оборвал листья, и вот уже былой борец за свободу летит вниз комком перемолотой в бешеной мясорубке зелёной плоти. И вот ничтожная капля сока уже касается без того влажной почвы, навек исчезая, растворяясь в будущем иных поколений…
Он видел это всё, но не мог понять одного. Почему вокруг беснуется чуждая ему воля, а он, привыкший доверять лишь своему чутью, люто ненавидящий всякую несвободу, способный неудержимо сражаться, прорубая себе путь к упокоению сквозь любые преграды, он продолжает лишь беспокойно оглядываться туда, за спину, откуда дует страшный сегодняшний ветер. Не ощущая самого ветра. Не нуждаясь в борьбе с его кромсающими плоть клинками. Не зная страха…
Как можно бояться того, от чего не нужно бежать. Только помани, и он – твой. Отныне только ты будешь возвещать свою волю окрестным травам, и никто иной не посмеет перечить истинной свободе, которую она раз и навсегда принесёт…
По спине пробежал холодок. Тишина и спокойствие вокруг него затягивали, неслышным мороком проникали в сознание, отравляя душу, спутывая мысли. Что это за странное мерцание пробежало по колышущемуся пологу разнотравья? Почему вдруг оттенки зелёного сменились пятнами красного, бордового, рубинового, алого, грязно-коричневого? Словно это не хрусткий стебель истекает соком под порывами ветра, а грозный воитель в изрубленной кольчуге медленно слабеет от оставленных на его теле многочисленных ран. Это не корень расшатался, грозя оборваться от любого дуновения, это целый род хоронит одного за другим своих лучших сыновей, вкладывая затем рукояти ещё не остывших мечей в хрупкие девичьи ладони. Это не оборванная листва носится на ветру, это души человеческие не могут найти упокоения в безумном танце ветров.
Он ведь именно это боялся увидеть, от этого прятался в заветной тиши собственной отстранённости. Его дело было – убежать, скрыться, не дать себя обмануть кажущейся силою дарёных заклятий. Но он не мог больше оставаться тут, в тиши, заставляя бороться других. Именно у него достаточно силы, чтобы сражаться. Только-то и нужно, что не дать себя обмануть вражеской приторной лести. Сколько погибших друзей нужно оставить позади, чтобы осознать значение простого слова: ненависть…
Видение рассеялось. Ему осталось только повернулся навстречу безумному ветру.
