Увидев меня, Первый тут же вскочил и, улыбаясь во весь рот, подбежал да так крепко обнял, что на мгновение перехватило дыхание.
– Отличный день! – воскликнул он и пригласил сесть рядом с ним.
Это был первый и последний раз, когда я видел его по-настоящему счастливым и расслабленным. Не погруженным с головы до ног в театр и собственные мысли. Мы сидели на полу, ели, пили… Я потягивал холодное белое вино, Муза – шампанское, Первый – чай, их мальчик – морс или что-то вроде этого…
(Спрашиваю Собеседника о том, как он запомнил столь мельчайшие подробности. Тут же спрашиваю и о ребенке. Собеседник отвечает только на второй вопрос.)
Да, ребенок был их общий, Строгий не имел к его появлению на свет никакого отношения. Честно сказать, мне в тот момент было глубоко всё равно, что между ними происходит и почему Муза вместе с сыном живут у другого мужчины. Главное заключалось в том, какой мир создавали эти трое вместе, рядом друг с другом. И я решил насладиться этой микровселенной по полной, пока есть момент.
Поначалу Муза расспрашивала меня о себе: кто я, где родился, как оказался в Белом театре, причем сразу же после выпуска из академии, и что же во мне такого особенного, что Первый тут же обратил на меня внимание? На все вопросы я отвечал более чем сжато: ничего не планировал, учился без особых усилий, но хорошо, а с Белым театром, по сути, просто повезло. Попросился, и отправили.
– Талант, – неожиданно резюмировал Первый, вытирая сыну рот салфеткой.
Я опять покраснел, не зная, куда деть свои щеки, и тут Первый решил меня окончательно добить. Он принялся рассказывать Музе о том, что я, по его сугубо личному мнению, наиболее одаренный из всех молодых актеров Белого театра, однако меня нужно постоянно подстегивать, иначе через пару лет я сопьюсь, потеряю ту самую высшую связь с искусством и превращусь в посредственность, которая может даже покончить с собой, осознав, что драгоценные годы навсегда утеряны.
Он протянул руку к моему бокалу с вином, дав понять, чтобы я отдал его ему. Затем Первый встал, подошел к раковине, вылил содержимое, посмотрел на меня как-то по-отечески, и я всё понял.
Так мы просидели несколько часов – болтали, смеялись, пели песни, а потом перешли в зал, где Муза сыграла на рояле. Больше Первого в тот день был счастлив, пожалуй, только их ребенок. Такой славный мальчик, скажу вам. Ему тогда было года четыре, не больше. И на Первого он был похож разве что овалом лица и голубыми глазами. Всё остальное мальчик унаследовал от мамы, и это хорошо. Женщина, повторюсь, была просто изумительная. Хотя какая еще женщина могла быть рядом с Первым?
Вдруг за окном раздался звук клаксона. Это приехал Строгий. Муза тут же начала собирать ребенка, не обращая на нас с Первым никакого внимания. Сказать по правде, такая перемена настроения лично мне показалась оскорбительной, и даже не столько по отношению к себе, сколько по отношению к Первому, который очень растерялся. Словно опомнившись от шока, он резко оживился и стал просить Музу посидеть еще немного, предложил позвать в гости Строгого, но бесполезно. Она собралась, взяла мальчика за руку, улыбнулась нам и была такова.
(Наклоняет голову в сторону, но тут же выпрямляется. Мне кажется, он хотел образно плюнуть на пол, выражая презрение к женщине, о которой говорил.)
И снова огромная и пустая квартира. Наверное, душа у Первого была точно такой же – большая, но пустая, с вечно гуляющими по ней сквозняками.
