Наташе было четырнадцать лет, когда она впервые влюбилась. Любовь ее, как водится, была безответной. Она прямо как мать заламывала руки и театрально рыдала в подушку дивана в гостиной. Прибегала тетя Марина и успокаивала ее. Меня всегда поражала эта Наташкина потребность во внимании. После театральных объятий с матерью Наташа делала вид что ей полегчало, но по вечерам она закрывалась у себя в комнате и лежала в кровати укрывшись с головой одеялом. Я приходила в ее комнату, ложилась к ней в постель и обнимала. С самого детства внутри меня был какой-то маячок, который передавал мне чувства других людей. А когда я их обнимала, меня и вовсе накрывало чужими эмоциями. Именно поэтому я всегда понимала другого человека, потому что чувствовала его эмоции кожей. Наташа прижималась ко мне и тихо плакала. Я не знала что сказать, чтобы ей было не так больно, и просто обнимала ее. Я делала это не только по поводу несчастной любви, а всегда, когда чувствовала, что нужна ей.
– Откуда ты знаешь, что именно сейчас мне так плохо, что умереть хочется? – спрашивала она меня, вытирая слезы.
– Не знаю, я просто чувствую, как будто ты посылаешь мне сигнал сос.
– Может ты ведьма? Нет, немодное слово. Экстрасенс. Может ты экстрасенс?
– Откуда мне знать? Ты и ответь, ты ведь гораздо умнее меня.
– Мы завтра у папы спросим, у него на все есть ответ.
И папа нам ответил, что называется это эмпатия, но наукой это не доказано.
– Вот видишь, никакой я не экстрасенс, – говорила я Наташе.
– Да брось ты, полно всего, что наукой не доказано. А может ты мертвых видишь? А?
– Слава богу нет. Мне и вашей боли хватает, ведь когда тебе больно, то и мне тоже больно, обнимая тебя, я как будто разделяю с тобой твою боль.
– Точно экстрасенс! – сказала Наташка, совершенно меня не слушая.
– А может ты лечить людей можешь?
– Ничего я не могу. Я просто чувствительнее других людей, вот и все.
Наташке очень хотелось чтобы я была экстрасенсом, ведь тогда мною можно будет хвастаться, а может и парней на меня ловить. Она и слышать не хотела о том, что ничего сверхъестественного я не умею.
На мою эмпатию обратил внимание и Олег, это случилось в его гараже. Там я проводила много времени и многому у него научилась в плане медицины. Совершенно случайно я начала помогать Олегу лечить людей. Я зашивала раны, делала уколы и ставила капельницы, а когда хорошо выучила все системы организма ставила диагнозы и назначала лечение, так как сюда приходили не только по поводу травм. Я ассистировала Олегу на операциях, а в пятнадцать лет впервые провела операцию сама. К восемнадцати годам я уже была полноценным врачом по всем направлениям, хирургом общей практики и травматологом. В гараже мы встречались с Гогой, иногда он приходил с мамой. В одну из наших встреч в гараж залетел Олег, за ним двое мужиков, они несли молодого парня. У него было два огнестрельных ранения в живот. Его положили на стол, который Олег называл операционным. Те мужики что принесли его были в панике, они разговаривали сплошным матом, среди которого изредка проскакивали литературные слова. Олег был само спокойствие. Он разрезал на пациенте футболку и начал осматривать раны.
– Ну чё там? Живой будет? Скажи, будет? – кричал один из мужиков.
Олег как всегда молчал и напевал какую-то мелодию, он никогда не реагировал на чужую панику, дабы она не сбивала его.
– Будет, не переживайте, – сказала я, я ощущала их страх и панику кожей, – эта рана не страшна, – продолжила я, указывая пальцем на одно из ранений, я видела как Олег перевернул раненого и осмотрел спину, – пуля прошла навылет и ничего важного не задела. А с этой Дядя Олежа справится, кровотечение не сильное. Единственное, наверное поджелудочную задела.
