Богиня маленьких побед - страница 42

– Это вы на судне, плывущем в Америку?

– Я не люблю эту фотографию, забудьте о ней. Лучше взгляните на годовщину нашей свадьбы. В тот день мы ужинали в Эмпайр Стейт Билдинг.

– К тому времени вам исполнился тридцать один год! А кто сделал этот снимок?

– Местный фотограф, наверное. Из тех, что донимают вас своим балаганным краснобайством. Но тридцать лет спустя я рада, что ему уступила.

– Милая шляпка!

– Я купила ее на Мэдисон-авеню. Безумие, конечно, мы тогда были очень стеснены в средствах. Но мне в голову пришла такая прихоть, и за десять лет совместной жизни я ее вполне заслужила.

– Вы были счастливы.

– Прекрасные воспоминания. 1949 год, мы как раз поселились на Линден-лейн и наконец заимели собственный угол!

– Нечасто увидишь, чтобы вы вот так улыбались.

– Курт не был экспансивен.

– Смелости вам не занимать. Вы прожили историю безоговорочной любви.

– Какая вы наивная! В масштабе жизни безоговорочная любовь всегда вымощена маленькими отречениями.

– Мои родители развелись, когда я училась в колледже. Отречение никак не входило в планы их карьерного роста.

Адель собрала фотографии и, перед тем как спрятать, попыталась навести в них порядок.

– Наступает возраст, когда человек должен сам платить по счетам, душа моя.

Энн вскинулась; слова Адель хлестнули ее словно указка, пытающаяся силой выпрямить ее строптивую спину. В скверные моменты жизни Энн не хотелось думать, что она была желанным ребенком в семье. Она была не так глупа и, даже очистив семейную мифологию от последнего налета романтизма, не могла хлебать эту горечь. Молодая женщина отнюдь не была плодом скоропалительных любовных объятий на заднем сиденье «бьюика», а вполне естественным венцом истинной любви и привязанности. Джордж, ухоженный аспирант, готовившийся к защите докторской диссертации, встретил Рэчел, последнюю представительницу весьма богатого генеалогического древа, на приеме в честь новых студентов исторического факультета Принстонского университета. Девушка дрожала, и он накинул ей на плечи свой жилет. Его кабриолет вкупе с бостонским акцентом произвели на нее неизгладимое впечатление. Ее тело голливудской богини и решимость, на тот момент еще весьма умеренная, привели его в восхищение. На следующий день он ей позвонил. Она представила его своей семье. Они поженились, сначала полюбили наблюдавшиеся между ними различия, потом возненавидели их, стали изменять друг другу сначала из спортивного интереса, затем в силу привычки, пока со скандалом не расстались. Энн тогда было четырнадцать лет.

«Вполне вписывается в закон распределения вероятностей Гаусса», попытался утешить ее Лео после того, как она сообщила о разводе родителей. В те времена у автора этой претенциозной метафоры, подающего надежды юного гения, было столько волос на подбородке, что он боялся остаться совершенно гладким до конца жизни. Вскоре он составил наставление и преподнес его своим отцу с матерью. Упрекать родителей Энн не могла, они всегда находили ей самых компетентных кормилиц и определяли в лучшие школы. Ее семья ни разу не сталкивалась с драмами, которые сначала выковывают характер человека, а потом творят его историю. Ни достоверных фактов инцеста, ни алкоголизма, ни самоубийств. Родители даже не знали, что такое добрый старый невроз, от которого страдает большинство обывателей. Разочарование жизнью тогда еще не вошло в моду. В тридцать они воспользовались послевоенным подъемом в экономике, в сорок – раскрепощением нравов. Квартиру бабушки Джозефы не покидали призраки холокоста. Она одна хранила воспоминания о погибших. Когда за столом бабушка позволяла себе хотя бы малейший на это намек, разговор тут же переходил на другую тему. Энн не имела права обвинять отца с матерью в том, что они сдали наследие предков в виде багажа в камеру хранения. Им просто хотелось жить.