Богоявленское. Том 2. Смута - страница 7

– Да-да, я знаю, – ответила Натали. – Я читала, что этот образ писан на доске Корсунской иконописью. Она невообразимо красива в этой вызолоченной серебряной ризе с жемчугами. Я и не чаяла увидеть её воочию.

Натали была прекрасно образована, поэтому отлично разбиралась и в иконописи. И эта преданность православию у неё, немки, легко объяснялась не только русской няней, но и атмосферой духовной жизни окружения, в котором она росла и, в котором ей предстояло жить в дальнейшем, где вечной занозой сидели и лютеранское прошлое её отца и его родословная.

– Тише вы, цокотухи! – прошептал девушкам Митрофан Спиридонович и, повернувшись к Петру Ивановичу сказал: – Австро-Венгрия объявила нам войну!

– Знаю, – со вздохом прошептал в ответ тот.

– А Егор ваш где? – снова обратился с вопросом к Петру Ивановичу Митрофан Спиридонович.

– В Воронеже.

– Я слыхал, уж дюже он к Фаруху зачастил. С чего бы это? Али болен?

– Бог с тобой, голубчик! У Фаруха дочь растёт, быть может, поэтому. Твой Арсений, Митрофанушка, тоже к нашей Вере зачастил.

– Хм, хорошо бы, если б Егор к Полине захаживал. А то готарют, кубыть человек новый у нас в Богоявленском появился. Знать его никто не знает, то исчезнет куда-то, то опять появится, а харчуется у Фаруха.

– Мнительный ты стал, Митрофан Спиридонович.

– А то как же? Нонечя не спокойное времечко настало – война.

– Ну, хорошо, проверь. Только тихо, не как с тем Садилеком, что б его…

– А, что про Сеньку мово заприметил, то верно, – лукаво заулыбался Митрофан Спиридонович. – Люба ему Верушка ваша, дюже люба. А могёть чего и сладится между ними?

Но Петр Иванович при словах этих только нахмурился и строго сказал:

– Не высоко ли берёшь, милейший?

– Я что? Знаю только, раз полюбил Сенька, так не отворотится. А коли так, так я никаких денег не пожалею. Нам и приданного не надобно, у самих всего хватает.

– Хватает, знаю. И откуда хватает, тоже знаю, – грозно повёл бровью Петр Иванович. – И, что в приданное титул княжеский взять желаешь, знаю. Да только не забывай место своё, как и происхождение. А то ведь я напомню.

– Тише вы, цокотухи, – строго сказала, обращаясь к отцу и Петру Ивановичу, Злата.

И, не сумев сохранить строгий вид, Злата озорно засмеялась.

Петр Иванович улыбнулся крестнице и обернулся на Веру, но той уже не было в соборе. Ступая по паперти, Вера раздавала милостыню нищим. А тем временем с разных сторон доносились призывы идти на призывные пункты и восторженные возгласы великого множества добровольцев в ответ. Отовсюду неслось:

– Да здравствует Россия! Да здравствует славянство!

Но Вера, погруженная в свои мысли, не обращала никакого внимания на этот шум, пока не услышала вдруг тихое:

– Храни тебя Господь, Вера Петровна!

Обернувшись, она увидела грязного, одетого в лохмотья старика с длинной бородой и всклоченными волосами.

– Откуда ты знаешь моё имя, старик?

– Все знают красу губернии, княжну Сенявину. И я знаю. Я всё знаю.

– И что же ты про меня знаешь? Что богата и беззаботна? Верно, да только и в богатстве случается, что счастья нет. Настолько нет, что даже к молитве я охладела, что безучастье поглотило. И ничего не хочется делать.

– Как сказывал святитель Феофан Затворник, бывает два охлаждения, воспитательное – это когда человек проходит духовное «обучение» по ступеням духовного возрастания. Господь дает такому человеку урок, возможность проявить свободную волю в исполнении духовного делания, коему он перед этим обучается, читая святоотеческие книги, что любовь ко Христу испытывается противностями. Но бывает и другое охлаждение – наказательное. Оно напускается за осуждение, надмение. И тогда отступает благодать святого Духа и человек познаёт свою немощь, какой он есть на самом деле. Ежели он думал, что он хороший, что он подвижник, делатель, что он преуспевает и высоко поднялся, то тут вдруг видит, что он и нищ, и слеп, и наг, и беден, как все те, над кем он превозносился.