Болезнь - страница 2

– Что такое? – равнодушно, с долей апломба, спросила диспетчер.

– Я застргял, вернее застргял не я, а лифт, но, вернее, застргял и я, так как лифт этот внутри содергшит меня…

– Что-то я не поняла, – ответила диспетчер. – Так вы застряли или лифт?

– Оба! – выдохнул я.

– Оба, – выдохнула диспетчер. – Я к вам бригаду вышлю, но когда они приедут, я вам точно сказать не могу. Вы, главное, не переживайте…

«Не переживайте, – передразнил я её про себя. – Легко ей говорить, сидит себе в теплом креслице да слушает, как люди от скуки и неволи мучаются. Вот он – наиредчайший вид садизма!»

Связь оборвалась. Я сел на корточки и прижался к стене лифта, с которой, казалось, сросся, образовав своего рода сложное симбиотическое существо, что-то вроде лишайника. Разожмут дверцы и не заметят меня, ставшего одного цвета со стенкой. Только глаза встрепенутся, рассекут ресницами воздух.

Так и сидел я, и сидел, заламывая пальцы, копошась в воспоминаниях, разглядывая заусенец, мысли о котором подтолкнули меня к рассуждениям об основах метафизики нравственности.

Но, в конце концов, и это мне надоело. Я стал уставать. Уставать от собственной компании, от самого себя. Что не спросишь себя, уже заранее знаешь, что ответишь и хочется сказать себе: «Простой ты, как копейка! Банальностью досыта накормишь!»

Вот и перестал я себя слушать. А чтобы совсем от своего общества скрыться, решил спать лечь. И снилось мне, что я сельдереем на диспетчера замахиваюсь.

Проснулся я от грубых тычков в плечо. И как ненавидел я в тот момент этих иродов! Как хотелось огреть их чем-нибудь, чтобы оставили меня в моём уединении, в моей ракушке, в которой я чист и перламутр, словно жемчуг этакий.

У меня обычная жизнь – в меру счастливая, полная мелких горестей и радостей, с мечтами и устремлениями. Я, окружённая большой семьёй, никогда не была обделена вниманием. Сначала родители, бабушки, дедушки, затем муж, теперь дети – я нужна всем. И, скажу честно, чаще всего это очень приятно. Ведь каждому здравомыслящему человеку нужна любовь, ощущение нужности. Часто в фильмах мы видим такого героя, он несчастен. Он щурится, направляет свой взгляд на свет, смотрит в камеру. У него очень грустные глаза, и нам поневоле хочется его обнять, посочувствовать ему. Мы сопереживаем. Его взгляд говорит: «Моя жизнь пуста без любви». Играет заунывная музыка, герой отворачивается от зрителя и уходит. Пока идут титры, мы видим несчастного героя. Он идёт под дождём, раскрывает зонт, перепрыгивает через лужи, боясь запачкать ботинки и длинный подол пальто.

Я проснулась утром, раньше всех, как обычно. Приняла душ, почистила зубы. Затем приготовила завтрак – омлет с ветчиной, приправленный прованскими травами, по чашке кофе нам с мужем и сок детям. Кошке – порцию консервов. Словом, всё было готово.

Затем я услышала, как просыпаются мои близкие. Скрип дивана, на котором мы с мужем спим, бег маленьких ножек по ламинату. Уже к этому моменту я почувствовала тревогу, будто внутри всё сжалось, напряглось, и сложно было вдохнуть до конца, но к счастью, это ощущение быстро прошло. Я позвала всех к завтраку.

Я увидела, как заходят мои близкие, как садятся подле меня. Дети выглядели сонно, потирали глаза, в то время как муж бодро разливал напитки по чашкам. Разрезав омлет, он распределил его по тарелкам. Наконец он сел, отпил кофе и, отщипнув вилкой кусок омлета, попробовал. Он ел с аппетитом, причмокивая. Иногда он отвлекался от еды и поднимал нежный взгляд на меня, его губы двигались, морщинки на лице проявлялись при улыбке и вновь исчезали. Как будто он говорил мне что-то. Я повернулась к окну. Там, на улице, шла девушка. На ней был длинный синий плащ, она шла медленно, рассеянно смотрела по сторонам, словно искала кого-то. И точно, через минуту выбежал пёс. Девушка радовалась и говорила что-то своему питомцу, потрёпывая его по голове. Пёс дышал, от наслаждения прикрыв глаза. Муж дёрнул меня за плечо. Я повернулась. Его губы шевелились, я слышала издаваемые им звуки, но отчего-то они не могли собраться и стать чем-то осмысленным. Слова переплетались, становясь безумной, бессмысленной тканью. Я старалась уловить хоть один знакомый звук, но не могла. Я посмотрела на детей. Те в растерянности махали ручонками, напряжённо глядели на меня, пытались что-то мне объяснить, почти кричали. Я думала о том, что я чужая в этом доме, полном уюта, который создала не я, а другая женщина. Что кто-то другой сидит в этой кухне, пьет кофе и смотрит на свою семью. А я настоящая где-то в другом месте. Что настоящая