Мужчина засмеялся.
Часа через полтора шумный больной угомонился. Устал и уснул связанный.
Прошла и эта ночь. Вторая по счету.
Утром я узнала, что мне вводят в вену гепарин.
После гепарина мне было как-то не по себе. Знобило.
Я всего лишь неделю назад лежала в инфекционном отделении Долгопрудненской больницы и слушала страшный рассказ моей соседки Тони о том, как ей кололи гепарин, и как она его не переносила. У нее выпучивались из орбит глаза, и вся она заливалась слезами, а врачи не хотели признавать, что это от гепарина, и трижды кололи ее, пока убедились, что она гепарин не переносит.
Я тоже не переносила гепарин, это ясно, как дважды два: я ухитряюсь реагировать даже на те лекарства, которые все переносят.
Я отказалась колоть гепарин.
Я бы и не знала, что мне его вводят, но молодой медбрат, быстренько так воткнул в катетер шприц и в секунды взбрызнул лекарство.
– А что это, – поинтересовалась я и узнала, что мне колют гепарин.
Никакого заменителя гепарина не было, и на меня набежала дежурная врач, сказала, что своими капризами я ломаю ей всю схему лечения, и что я должна написать письменный отказ от лекарства.
Я сказала:
– Несите бумагу и ручку. Я напишу.
Сутки назад, я не решилась бы написать такую бумагу, освобождающую врачей от ответственности за мою жизнь, но сегодня я чувствовала себя как человек, который если и умрет, то не завтра, до завтра явно доживет, вот и накатала им письменный отказ.
Через два дня, когда я встречусь с Катей, она мне расскажет, что врачи ей пожаловались на меня, когда она узнавала о моем самочувствии. И еще Катя расскажет, что врачи были недовольны поведением моего буйного соседа, а его родичи сказали им, что он и дома такой, не вполне адекватный.
Около двенадцати часов, когда я стала задумываться о том, какого черта я тут лежу, глотать таблетки можно и в более удобном месте, за мной приехала каталка, меня перегрузили на нее и увезли вниз, в стационар, в кардиологию.
– Вы тут больше всех на живую похожи, а мест не хватает, – сказала мне нянечка.
Я порадовалась своему неожиданному сходству с живым человеком.
В палате, когда я перебиралась с каталки на кровать, худая горбоносая старушенция, соседка по койке справа, живо глянула на меня и выдала вместо приветствия:
– Как ей повезло! Ей трусы оставили.
Это была Зина.
Минут через пятнадцать пришли две молодые женщины, заведующая отделением и лечащая врач, слушали мой рассказ о моих злоключениях, слушали сердце. Заведующая была красивая, возможно высокая, во всяком случае, для лежащего так смотрелась, а наша лечащая врач, буду называть ее по инициалам, А.Г. невысокая, коротко стриженная, походкой и движениями очень походила на мальчишку подростка, хотя по возрасту, видимо перевалила за тридцать.
Врачи ушли, удивив меня своей молодостью, медсестра принесла мне таблетки, буфетчица остывший супчик, я всё проглотила, легла.
Зина, увидев, что я освободилась, начала задавать вопросы. Я рассказала о своих злоключениях, меня выслушали, и рассказом этим я вступила в общее братство больных нашей палаты.
Я открылась, теперь очередь была за соседками. Первой начала Зина.
«Сердце стало трепыхаться, как воробей в клетке. Я встала, открыла двери. Думаю, если вдруг помру, чтобы дверь выламывать не пришлось. Позвонила детям: никто не отвечает. И я тогда позвонила в скорую. Когда меня привезли в больницу, я дала номер телефона и попросила предупредить моих, что я в больнице.
