– Хороший вопрос, – признал Чжифань. – Того больного, которого Будда повстречал, мы бы сейчас вылечили вмиг. Наши высококлассные больницы лечат всех и продлевают дни старикам. Что же касается смерти, то и с ней мы вроде бы сможем разобраться благодаря науке и технологиям.
Верно говорил ученик. За счет геномики удалось взять под контроль абсолютное большинство заболеваний; а возможности регенерации и замены органов достигли того уровня, что, в сущности, люди уже обрели долголетие. Следующим шагом должно было стать единение с искусственным интеллектом, которое сулило человечеству бессмертие. Сознание умирающего человека можно было отсканировать и загрузить в механизированное тело. Тем самым жизнь и смерть действительно обратились бы в вечный круг перевоплощений и перерождений.
Но вслух Гусин ничего не сказал на замечания подопечных. Он всматривался в раскинувшийся за стеклом иллюминатора Марс, походивший на раскрывавшийся посреди бездны красный цветок лотоса.
Вплоть до недавнего времени люди смотрели на эту планету совсем иными глазами. Издревле все говорили о Марсе только в связи с «каналами», которые кто-то предположительно проложил на его поверхности. Потом все внимание переключилось на научные исследования, терраформирование и колонизацию космоса. И вдруг здесь решили искать Будду…
У Жунянь возник еще один вопрос:
– Наверно, главное – упорно учиться и верить в лучшее. Ну и набираться жизненного опыта. И настанет день, когда везде и всюду можно будет увидеть всеобще почитаемого Будду. У каждого человека в сердце хранится истинная таковость. Но большинство людей еще не прозрели и все еще остаются жертвами пустых метаний. К чему тогда лететь далеко в космос, искать то, что нам нужно, в столь далеких пределах?
Девушка полагала, что вся эта поездка была скорее перфомансом, чем научной экспедицией. Да, религия и искусство – неразрывно связанные вещи. Но Жунянь все равно ощущала неясный трепет от всей этой затеи.
Предпочитая не вдаваться в такие тонкости, Чжифань ответил ей вопросом на вопрос:
– А почему принц Сиддхартха не остался совершенствоваться у себя во дворце? И зачем монаху Сюаньцзану[4] потребовалось преодолевать многочисленные опасности, чтобы заполучить в Индии сутры?
У Жунянь на глаза навернулись слезы.
К тому моменту андроиды уже пробудились. Микробы у них в головах телепатически подключились друг к другу и принялись с жаром обмениваться откровениями, почерпнутыми во время медитации. Вскоре разгорелся нешуточный спор: получеловеки не сошлись во мнениях о том, какие истины заслуживали доверия. В прежде безмятежном космическом корабле запахло порохом дискуссии.
«А могут ли искусственные люди стать Буддами?» – подумала про себя Жунянь.
На все происходившее в каюте безмолвно взирала со своего портрета одноликая и четырехрукая Махамаюри. Восседала она на золотистом павлине. В руках богиня держала цветок лотоса, цитрон, гранат и перо павлина. Каждый из предметов воплощал определенное качество: лотос – почтительность, цитрон – дисциплину, гранат – удачливость, перо павлина – освобождение от бед.
Махамаюри – олицетворение Вайрочаны. Вайрочана – абсолютное проявление духовной сущности Будды – располагает двумя добродетелями: поглощением и переубеждением. Эти способности материализованы в форме двух драгоценных престолов: трона белого лотоса, который обозначает готовность всегда проявлять милосердие, и трона синего лотоса, который символизирует обуздание всех страданий.
