Происходящее во дворе Суней завораживало, как хорошая театральная пьеса. Зрелище это приковало к себе взгляд Шоуси и заставило его остановиться, забыть обо всех переживаниях, а самое главное – о поручении матери. Опершись на стену, этот низкорослый сорокадвухлетний мужичок полностью отрешился от всего, поглощенный открывшимся перед ним действом, и тут по нему мягко, как вода, острым, как ветер, лезвием драгоценного меча скользнул и чуть не снес полмакушки ледяной взгляд тетушки Сунь. Немые и собаки тоже повернули головы в его сторону. Глаза немых аж сверкали от злобного возбуждения.
Собаки, наклонив головы, обнажили белые клыки и приглушенно зарычали. Шерсть на загривках встала дыбом. Словно пять стрел в натянутой тетиве, они могли в любой момент рвануться вперед. «Пора убираться подобру-поздорову», – подумал Шоуси и в ту же минуту услышал величественное покашливание тетушки. Головы немых, которые, казалось, разбухли от возбуждения, вдруг расстроенно опустились, а псы покорно растянулись на земле, выставив перед собой передние лапы.
– Что поделывает твоя матушка, уважаемый племянник Шангуань? – донесся до него спокойный голос.
Он не сразу и сообразил, что ответить: столько хотелось всего сказать, но он не мог вымолвить ни слова и, густо покраснев, лишь бормотал, как схваченный за руку воришка.
Тетушка усмехнулась. Ухватив большого петуха с красно-черным хвостом, она легонько поглаживала его блестящее шелковистое оперение. Петух беспокойно покрикивал, а она выщипывала из хвоста мягкие перья и бросала в мешок из рогоза. Петух ожесточенно вырывался и рыл когтями землю.
– У вас в семье девочки в ножной волан играть умеют? – спросила она. – Лучше всего играть в волан из перьев с живого петуха. Эх, вспомнишь, как бывало…
Глянув на Шоуси, она оборвала фразу и погрузилась в воспоминания. Глаза ее вроде бы уставились в стену, а вроде бы глядели сквозь нее. Шоуси смотрел, не моргая и боясь даже вздохнуть. Наконец тетушка Сунь обмякла, словно сдувшийся шарик, блеск в глазах погас, и взгляд стал мягким и печальным. Она наступила петуху на ноги, левой рукой ухватила за основание крыльев, а большим и указательным пальцами правой сдавила шею. Петуху уже было не дернуться, и он перестал трепыхаться. Она принялась выщипывать плотно растущие тонкие перышки на шее, пока не показалась голая кожа. Согнув средний палец, щелкнула петуху по горлу. Потом достала небольшой сверкающий кинжал в форме ивового листа, неуловимое движение – и из надреза на горле птицы сначала забила, а потом закапала черная кровь…
Держа в руке истекающего кровью петуха, тетушка неторопливо поднялась. Оглянулась по сторонам, словно что-то ища. Прищурилась от яркого солнечного света. У Шоуси все поплыло перед глазами. В воздухе висел удушливый запах софоры.
– Пошел ты! – Это был голос тетушки Сунь. Черный петух кувырнулся в воздухе и тяжело шлепнулся посреди двора.
Шоуси протяжно вздохнул и медленно снял руки со стены. Он вдруг вспомнил, что надо идти за Фань Санем, чтобы тот помог черной ослице, и уже собрался было двинуться дальше, но петух вдруг забил крыльями и каким-то чудом встал на ноги. От одного вида выщипанного хвоста и безобразно торчащей гузки Шоуси охватила паника. Из перерезанной шеи текла кровь, гребешок – когда-то красный, а теперь иссиня-белый – свесился набок. Но петух изо всех сил старался поднять голову. Старался что было мочи! Голова то поднималась, то падала, безвольно болтаясь. После нескольких попыток ему таки удалось поднять ее, но она качалась из стороны в сторону. Петух опустился на землю, в клюве и в ране на шее пузырилась кровь. Золотистыми звездочками блестели глаза. Немного обеспокоенная тетушка Сунь вытерла руки о траву. Казалось, она что-то жевала, хотя на самом деле во рту у нее ничего не было. Вдруг она смачно сплюнула и крикнула собакам:
