Бортовой журнал 6 - страница 15

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный! – воскликнул как-то Александр свет Сергеевич.

А тут возвели памятник рукотворный. Не боятся ни памяти людской, ни вечности.

Бедный Петр Великий! Бедный Павел! Цари Николаи, цари Александры! Ох и ворочаются же они в своих гробах!

Ох и ежатся! Отдали дитя свое в руки простолюдинам, вот вам дитя-то и искалечат.

Есть такое очень мягкое определение пошлости: «Пошлость – это неправильно понятая ценность».

Что-то многовато ее, нынче. Тонет в ней город.

И такие вот «дивные» исполины обступят со всех сторон маленькие игрушечные дворцы.

Поднимутся к небесам страшные стекляшки, а все прекрасное омельчает, съежится, уйдет вниз.

И над ангелами, хранящими этот город, станут реять совсем иные ангелы.

«Меня редко удавалось провести фальшивыми звуками. Строгие позы и важные физиономии также не производят на меня ни малейшего давления.

Другие же орудия обмана – торжественные голоса, например, оказывают на меня такое же действие, что и птичий помет, слетающий с небес, – я сейчас же начинаю очищаться.

Отсюда – судорожное очищение мною своей одежды прилюдно может означать только одно – мне лгут».

Монтень.

Моего слуха коснулось вот что: «Мы еще встанем!»

Никак не могу понять, почему мы все время ложимся?

И что это за положение такое, при котором надо эпизодически вставать на карачки?

Преданность, Ваше Высокопревосходительство, всякое испытание превозмочь может.

Оттого и множатся они. Преданные.

И в кручине утешат, а уж в радости-то, в радости-то, Господи, в радости-то как они спляшут!

И сопельки утрут, ежели таковые от страха из носа выступят.

В России конституционное начало должно быть разлито везде. Куда ни кинься – а там начало.

Многоголовое.

Но если уж есть начало, то и конец должен быть, я полагаю.

Интересно, как выглядит конституционный конец?

Руководящая нить в нашей конституции – это веселая ее сторона.

У нас веселая конституция, в которой что ни статья, то настоящее, всенародное веселье.

Я не представляю себе иной конституции. Например, я не представляю себе угрюмой конституции, где что ни статья – то плач.

Все должно быть улажено с положительным удовлетворением, чтоб не имели место всякие там опасения, что не всем членам Законодательного собрания хватит по куску.

Все должно быть с твердость и достоинством.

Берем, значит, по куску и отправляем все это, раскрывши широко, привольно. только во благо, смею заметить. только во благо. Отечества, Отчества. Отчизны. да так, что и слеза невольная, бывало, побежит да и капнет прямо-таки в тарелку.

Истинное, смею заметить, господа, искусство управления заключается не в строгости – нет, не в строгости оно заключается, нет – но в том благодушии, которое в соединении с прямодушием извлекает на свет Божий дань благодарности из самый черствых и злобных сердец.

Каждый день в течение по крайней мере десяти лет мы с самого утра пытаемся поправить наши дела. К обеду желание это только укрепляется посредством поглощения первого и второго. После обеда начинает казаться, что дела идут, в общем-то, не так уж и плохо, и до ужина только ворошим на столах бумаги, полагая, что на ужин ожидается холодная севрюжина.

После севрюжины – пока она угасает в желудке – кажется, что дела идут просто отлично.

С последним сигналом, полученным от самого труднорастворимого куска оной, приходит чувство беспокойства и неуверенности в завтрашнем дне.