* * *
К дому Ларисы Головиной ребята подъехали, когда уже совсем стемнело. Шел мокрый липкий снег, было промозгло и сыро.
Дверь подъезда была распахнута, над потолком уныло раскачивалась от сквозняка тусклая лампочка, пахло кошачьей мочой и тухлятиной, под ногами неприятно скрипели осколки разбитой бутылки.
Впрочем, Сашенька не обратила на это никакого внимания: она и сама проживала в таком же загаженном подъезде, в такой же унылой пятиэтажке и в таком же поганом районе, с одной лишь разницей, что район этот находился в противоположном конце Москвы.
Оставив Лешку около подъезда, Сашенька зашагала вверх по лестнице, машинально читая надписи на стенах. На четвертом этаже она растерянно остановилась. Одна стена была посвящена исключительно одной женщине с очень знакомым именем. Сначала шли пошлые объяснения в любви: «Лариса плюс Вова равно Любовь», или «Лара, будь моей навеки, твой Вован», но потом пошли надписи другого содержания, и Сашеньке от неприятных предчувствий стало нехорошо: «Ларка – оборванка!», «Детдомовская подстилка», «Интернатская шлюшка, убирайся обратно в детдом»…
На пятом этаже открылась и закрылась дверь, кто-то торопливо стал спускаться вниз, бурча себе под нос тихие ругательства:
– Mert, дерьмо, твою мать…
Сашенька сразу узнала этот голос, попятилась назад, оступилась, кубарем скатилась вниз на один лестничный пролет и распласталась на животе около мусоропровода.
– Боже мой, мадемуазель, вы не ушиблись? – обеспокоенно спросили ее.
– Все нормально, – тихо прошептала она, села и закрыла лицо руками. Рука стала мокрой и липкой: падая, она разбила себе нос.
– У вас кровь, – озадаченно сообщил мужчина, открыл окно лестничной клетки, собрал с подоконника немного снега, достал из кармана носовой платок, завернул в него снег и присел рядом с ней. Саша низко опустила лицо, пытаясь спрятаться за челкой. – Чтобы кровотечение прекратилось, нужно повыше запрокинуть голову и положить на переносицу что-нибудь холодное, – посоветовал он. – Давайте, я помогу. Поднимите голову, иначе вы испачкаете себе всю одежду, – мужчина взял ее за подбородок и попытался приподнять ее лицо.
– Не надо, – прорычала Саша и оттолкнула его руку. – Идите туда, куда шли, и оставьте меня в покое.
– Простите, мадемуазель, я ведь просто хотел помочь, – извинился он, насильно вложил ей в руку свой платок, поднялся и зашагал вниз по лестнице.
Звук его шагов уже давно затих, а Саша все сидела на грязном полу, держа в руке холодный платок убийцы, не в силах поверить в то, что Крюгер ее не узнал. Было очевидно, что француз вышел из квартиры Ларисы Головиной, и в душе Сашеньки зародились сомнения – а стоит ли проверять, что он там делал?
Пока девушка размышляла, как ей поступить, на пятом этаже вновь открылась дверь. Она быстро вскочила на ноги, прижалась к стене и прислушалась. На лестничную площадку, тяжело шаркая ногами, кто-то вышел, потом послышался сухой кашель, свойственный курильщикам со стажем, чиркнула спичка, запахло дешевым табаком. Видимо, сосед вышел на лестницу покурить, решила девушка и подпрыгнула от неожиданности, когда старческий хриплый голос разорвал тишину подъезда.
– Ларка! Чаво дверь не закрываешь? Смотри, ща как мужики со всего района понабегут, потом не жалуйся! – старик мерзко захихикал, выкинул непотушенный окурок на лестницу, пошаркал к соседской двери, открыл и зашел в квартиру. – Ларка! Дверь закрой, кому говорю. Где ты, твою мать? – Некоторое время было тихо, но спустя минуту раздался дикий истерический крик: – Убили!!! Ограбили!!! Милиция!!! Караул!!!
