Босиком по заснеженному мху - страница 35
– Бредни? Не ходите в восточную часть особняка, там живет злая рыбка Клара – это ваши слова! Вы видимо, что-то сказали спьяну, а потом забыли.
– Рыбка действительно есть, но..
– Но вы еще не придумали новую ложь, – не позволил ей продолжить. Лицо ее побледнело, она напугано посмотрела сначала на меня, затем на Богдана, который сам стоял в недоумении.
– Чтоооо? – протянул он, – какая еще рыбка Клара? Агния, объяснись.
– Какая животрепещущая картина… – прошептал я.
Богдан с удивленным взглядом повернулся в сторону Агнии, но она уже исчезла, полагаю в шоковом состоянии. Я тут осознал, что стал на шаг ближе к разгадке, и Клара все же существует. В недоумении мы с Богданом медленно переглянулись.
Он лишь приоткрыл рот, чтобы, что-то сказать..
– Не утруждай себя, – отошел я на пару шагов назад и направился, нет, побежал, сломя голову в сторону кладбища.
Я бежал через центральный проспект, площадь, торопился, мне не терпелось поделиться с отцом. Я просто мечтал, чтобы он пожалел меня и сказал: что любит, просто за то, что я есть, рожден таковым, как есть и заслуживаю любви. Ворвавшись на территорию кладбища, только тогда замедлил ход, c особым уважением стал всматриваться лица, вбитые в плиты навсегда.
Люди, жизни, целые истории погребены навсегда, их помнят дети, даже я, никчемный ребенок, вспоминаю отца, прихожу на его могилу, а кто придет на мою?
Я добежал к семейной оградке и рухнул на могиле отца, закрыв глаза, зажал в руках землю, думая, что обнимаю его широкую теплую спину, он еще не спился и защитит меня. От такой жестокой реальности.. Родители обязаны любить детей, пока они маленькие, без любви они не вырастут.. Они будут просто взрослыми детьми..
Слов нет, только надрывные выдохи, медленно поднимаю глаза, чтобы всмотреться в родное лицо. Мне нужны были хоть пару слов, чтобы оттолкнуться от пробитого дна.. и, вдруг, шок наполняет разбитое сердце. Фото моего папы нет, оно словно выдрано из плиты, словно оторван кусок с изваянием. Я резко поднимаюсь и осматриваюсь, фото бабушки на месте, деда также нет.
– Кто? Кто посмел! – закричал во весь голос, эхо раздалось в другом конце кладбища, пробежался по ряду – у остальных на месте. – Какая тварь посмела такое сделать? Уму непостижимо, – направляюсь в ночлежку сторожа, стучу, – Открывай, свет горит! – кричу.
Спустя пару минут он открыл деревянную хлипкую дверь, которая скорее всего была закрыта на затвор.
Я лишь протянул руку в cторону семейной оградки. Он накинул на себя телогрейку и натянул на затылок меховую шапку. Зачем-то закинул охотничье ружье на плечо и пошел впереди меня.
Мы стояли напротив надгробной плиты и были в недоумении.
– Кто это вытворяет? – с яростью повторял я, – найду, руки переломаю.
– Вот же, нелюди, вот же, негодяи, – и суток не прошло, не поверили вы мне, – бурчал недовольно сторож поглаживая бородку.
– У кого-то еще пропадали фото на этом кладбище?
– Вчера обошел, все на месте, жалоб не было.
– А у кого по городу?
– Так не скажу, надо с Вячеславом связаться, – почесал он затылок.
– Связывайтесь, – потребовал я.
– Так еще не обед даже, спит, наверное. Всю ночь сидел, утром сменился.
– Да что вы мне втираете, а то я не знаю, что вы спите всю ночь.
– Ты на что это намекаешь, Озерский?
– А я не намекаю. Прямо говорю. Если бы вы по ночам не спали, а следили за порядком, то семнадцать лет назад здесь бы не замерз насмерть человек.