— Читаю много, — усмехается тот.
— Журналы медицинские? — не верю.
— И их тоже, — подтверждает с самым безразличным видом.
Будто это ни разу не странно.
Все еще не верю я ему, в общем, но не настаиваю.
— Спасибо, — благодарю вместо этого от всей души за поддержку. — Официально заявляю, что вы самый лучший босс, какого может пожелать себе работник.
— Оставите отзывом на нашем сайте? А я обязательно пропишу это в своем резюме, — предлагает азартно мужчина.
И я против воли смеюсь. Умеет этот человек меня отвлечь.
— Договорились, — поддерживаю.
Заодно так и впрямь проще абстрагироваться от случившегося.
— Возвращаемся в офис? — предлагаю.
Еще немного отвлечься мне не помешает. Все лучше, чем в одиночестве дома сопли утирать.
— Уверены? — с сомнением уточняет Владислав Владленович.
— Вполне, — улыбаюсь как можно беззаботней, пожимая плечами. — К тому же, вашу рубашку я все же тоже испортила. Хоть и не ту, — вздыхаю виновато, глядя на пятно от слез в районе его груди.
Хорошо я макияж смыла раньше!
Босс тоже смотрит на мокрый след, нарочито расстроенно вздыхая.
— Вот теперь точно вовек не расплатитесь.
И я опять смеюсь.
— Видите, мне никак нельзя уходить с работы.
Да и… не хочется.
Не хочется возвращаться туда, где я бездарно протратила пять лет своей жизни. Если только за вещами. Но и те…
Как Боря сказал?
Не мои?
Там вообще нет ничего моего. Даже про машину не забыл. За которую плачу я, но оформлена она на него.
Дура доверчивая!
Как можно было так ошибиться в человеке?
Но он казался таким… идеальным!
Я еще удивлялась, что такие мужчины в наше время еще остались. Романтичные, заботливые, нежные и внимательные. Не курящие и не пьющие. А как красиво он ухаживал, расписывая наше будущее! А затем воплощая его каждый день…
Не понимаю.
Зачем?!
Если не нужна…
Что за идиотский прикол?
До очередного приступа тошноты.
Открываю дверцу и ртом втягиваю в себя прохладный воздух, сразу побольше. Так душно… невыносимо.
— Алена? — слышится обеспокоенный голос босса, и я нервно смеюсь.
Удивительно. В то время, как мой собственный муж и малейшего намека на приступ совести не испытывает, от Владислава Владленовича так и исходят волны сожаления и стремления помочь.
На плечо ложится его ладонь, и я снова сдаюсь. Разворачиваюсь, заглядывая в глаза цвета морской волны. Сейчас они кажутся такими синими-синими, как глубокие воды океана. Нереальные. И в них столько невыразимой нежности плещется, что я окончательно слетаю с катушек. Иначе не скажешь. Иначе не объяснишь, почему я вместо того, чтобы улыбнуться и заверить, что не настолько у меня все плохо, как он себе вообразил, подаюсь вперед и целую его в губы.
Да, целую.
Мягкие, сочные, не такие пухлые, как у Бори, но не менее податливые. И вкусные. Привкус сладкого пирожного еще не пропал с них. И я спешу слизать его, с удовольствием отмечая, что мужчина отвечает на мои действия. И я пью его дыхание снова и снова, заменяя им свое. Избавляясь от осколков боли. Пусть выйдут из меня, а их место займет чужое тепло жизни. Хотя бы на миг еще почувствовать себя цельной и нужной. Всего один единственный миг, за которым нет ничего, кроме того, кто уже не просто целует, а жадно отбирает мой кислород, делясь своим, как я того хочу.
— Влад… — срывается с губ, вместе с оторванными пуговицами на его рубашке, когда я, в стремлении усилить впечатления, неаккуратно дергаю ткань.
