Лара ошарашенно кивает, а Дима рявкает мне:
- Пошла вперед! – и мы гуськом топаем в сторону приемной.
К счастью, по дороге нам почти никто не попадается – обеденный перерыв еще не закончился, и офисные балбесы не спешат занимать рабочие места.
Так что мы благополучно добираемся до приемной, где на нас начинает пялиться тать Асенька. На меня - со злобой, на смазливца - чуть не с материнской любовью.
- Ну все, я пошла, - объявляю бодро и поворачиваюсь, чтобы смыться.
Ну да, фиг вам…
- В мой кабинет, Вересаева! Отрабатывать будешь, – чеканит шеф и тычком пониже спины направляет меня вперед.
- Дмитрий Федорович! Что-то случилось? Давайте я вам помогу, – верещит ночная тать. Бросается нам наперерез и замирает, ошалело уставившись на Димины брюки в районе ширинки, мокрые и термоядерно вздыбленные.
- Ася, рот захлопнула и пошла на свое рабочее место, - по-прежнему спокойно велит смазливец.
Секретарша замирает столбиком, начинает переводить взгляд с меня на Диму и обратно: туда-сюда, туда-сюда, как маятник в напольных часах. В голубых, навыкате глазах появляется жгучая смесь ревности и обиды вперемешку с бешенством.
Да-а, смазливец, ты попал - тать тебе еще покажет, кто в ночи хозяин.
Между тем Ланской Дмитрий Федорович открывает дверь в свой кабинет и поворачивается ко мне.
- Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад.
9. Глава 9
Дмитрий Федорович Ланской
- Заходи, Вересаева. Добро пожаловать в ад, — рычу.
Реально, в эту минуту готов устроить этой белобрысой бандитке преисподнюю вместе с чистилищем – выставила меня идиотом перед всем офисом.
Представляю, какие уже разговоры пошли – что у меня встало на эту… кобылу.
Рявкаю на застывшую столбом секретаршу:
- Ася, меня ни с кем не соединять! Никого ко мне не пускать!
«Вересаевой мозги лечить буду», - добавляю про себя.
Захлопываю дверь перед обиженно выпяченными секретарскими губами и сиськами. Поворачиваюсь и не спеша подхожу к стоящей у моего стола стерве.
Стоит, руки на груди сложила и носком мужицкого ботинка по полу нетерпеливо постукивает - мол, говори, чего звал?
Смотрю ей в глаза и начинаю раздеваться. Расстегиваю ремень на брюках. Вытаскиваю его из шлевок и отбрасываю на кресло. Железный стояк, появившийся непонятно откуда и не думает отпускать.
Куда там! Под заинтересованным взглядом этой Амали он, кажется, только крепнет, окончательно меня выбешивая.
Оставив штаны в покое, делаю к ней еще шаг. Нависаю, пытаюсь подавить своим ростом и свирепой мордой. Это всегда срабатывает. Любая, самая дерзкая цыпочка в таких случаях начинает смущаться: бледнеть-краснеть, отводить глазки и кусать губки.
Любая, но не эта. Бандитка смотрит и, кажется, про себя ржет. Точно, в светло-зеленых глазах черти прыгают.
Да над ней и не нависнешь особо – роста в этой кобылице не меньше метра восьмидесяти, а то и больше. Плечи, как у борца – стоит, расправила их, и ни грамма страха на лице.
Наглая. Невоспитанная. Необразованная. Здоровая, как мужик. Курит, ругается через слово. Короче, полный набор всего, что я терпеть не могу в женщинах. Отстой, а не баба.
Одно достоинство, что натуральная блондинка. Хотя и это по мне херня, а не достоинство, я всю жизнь брюнеток предпочитаю.
- Вересаева, — рычу в спокойное лицо, — давай, приступай к ликвидации своих художеств.
- Каких именно, Дмитрий Федорович? Можно конкретики? – и на мой пах пялится. А меня, бля, от этого взгляда еще больше распирает. Это, вообще, что такое? С какого перепуга у меня встало, стоило этой лошади прижать к моей ширинке стопку салфеток?!
