Антон Сташис посмотрел на дисплей мобильника, который за последние часы дважды известил о полученных сообщениях. Первое пришло в половине седьмого: «Ходили в зоомагазин смотрели черепашек здоровские». С ума сойти! Ни одной орфографической ошибки, только синтаксические. Неужели количество занятий с Элей перешло в качество и наметился прорыв? Второе сообщение поступило совсем недавно, несколько минут назад: «Я пишу проект мне нужно в инет Степка не дает айпад а сам играется и неспит». Похоже, он рано обрадовался, одна ошибка в правописании все-таки сделана. А с запятыми и точками совсем беда. Кстати, почему Вася жалуется, что Степка не спит? Который час? И куда Эля смотрит, если малышу пора в постель?
Он посмотрел на часы и вздохнул. Ну вот, начались трудовые будни, и снова он будет приходить домой, когда дети уже десятый сон видят. Конечно, еще не очень поздно, всего половина девятого, и Степка имеет полное право не спать: его укладывают после телевизионной вечерней сказки, а Васька жалуется, потому что ей нужен Интернет. Маленькая, вполне невинная детская хитрость. Но даже если он немедленно сядет в машину и помчится домой, бодрствующего сынишку ему застать не удастся. Да и Ваську, наверное, тоже. Так что для общения с детьми вечер все равно пропал.
Но можно использовать его как-то иначе. Например, связаться с Кирганом и передать ему данные на Ларису Скляр.
Надежда Игоревна Рыженко была у руководства на хорошем счету в частности и потому, что, во-первых, внимательно следила за процессуальными сроками и всё всегда делала вовремя, а во-вторых, крайне редко уголовные дела, передаваемые ею в суд, оказывались «разваленными». Собственно, прошлогоднее дело скинхедов было единственным, которое сторона обвинения бездарно проиграла именно благодаря промахам, допущенным следователем.
И как бы ни злилась она на адвоката Киргана, но не признать его правоту не могла: в протоколе осмотра места происшествия действительно отсутствовали подписи судебно-медицинского эксперта. Поэтому Надежда Игоревна, положив в папку протокол, отправилась в морг. Эксперта она знала давно, им приходилось сталкиваться, и Рыженко понимала, что если этот человек протокол не подписал, значит, во время осмотра трупа его что-то здорово достало. Наверное, следователь постаралась, совсем молодая девчонка, гонору выше головы, а вести себя со специалистами – участниками осмотра не умеет. Придется замаливать чужие грехи.
– Когда я была на вскрытии трупа Аверкиной, вы мне не сказали, что осматривали его на месте происшествия, – осторожно заметила она, убедившись, что эксперт находится в благодушном настроении.
– Не сказал, – кивнул он, усмехнувшись. – Но специально попросил отписать мне этот труп на вскрытие. Вы же понимаете почему.
– Следователь? Или криминалист? – спросила Рыженко. – С кем вы поляну не поделили?
– С девочкой. Уж больно нагла, не по годам. Хотел ее поучить жизни, думал, она на вскрытие приедет. Я же не знал, что дело вам передадут.
Надежда Игоревна пожала плечами. В конце концов, когда она приехала на вскрытие, он, увидев другого следователя, мог бы сказать ей, что не подписал протокол. Вредничал. Цену себе набивал. А она сама разве не то же самое делает по отношению к адвокату Киргану и его подзащитной? Так что нечего бочку катить на эксперта, все живые люди, у всех есть эмоции, личные обиды и амбиции.
