– А обоз разве у каждого полка свой? Я думала, он один для всей армии.
Муж усмехнулся:
– Теперь я точно вижу, что ты не шпионка. Не разбираешь в военных делах.
– Чем смеяться, лучше бы объяснил. А не хочешь объяснять – ладно, но что мне с конюхами делать?
– А что ты раньше с вороватыми слугами делала?
– После первого раза мужчин сек свёкор или муж, женщин ругала свекровь или я, иногда ставили на горох. После второго – увольняли.
– Как у вас снисходительно. У нас – порка, если не помогает – отправляю в деревню и беру новых холопов.
«В этом доме служат холопы, а не наемные слуги, – поняла Евдокия, – кроме моей Дарьи, наверное».
– Вообще позор, – добавил он без особого волнения, – у себя под носом мошенничества не вижу. Полковые счета проверяю, а свои – нет. Займешься этим, радость моя?
– Уже занялась.
– Спасибо. У меня нет ни времени, ни сил заниматься хозяйством как следует.
Выпороть конюхов время и силы нашлись. Здоровые парни орали, как резаные. Притворяются или у её мужа такая тяжелая рука? Неприятно, конечно: теперь они её будут ненавидеть. А как иначе: закрывать глаза на воровство? Она только входит в роль хозяйки и сначала должна быть строгой, а потом уже можно будет и ослабить вожжи.
Чуть позже она позвала к себе Дашу.
– Как тебе здесь?
– Жить можно. Конечно, к прежнему дому уже как к родному привыкла. Скучаю по Кларе, её сыну и даже по Глаше с Тимофеем, хотя они и недавно у нас… у нас там.
– Можешь их навещать, только спроси заранее, могу ли я тебя отпустить. Как к тебе относятся остальные здешние слуги? Если обижают, дерзят или делают тайком пакости – скажи сейчас. Такие вещи надо пресекать сразу.
– Не обижают и пакостей не делают. Относятся с недоверием – это да. К тебе, госпожа, тоже относятся с недоверием.
– Охотно верю.
– Только Лиза смотрит открыто, отвечает честно и со мной уважительна.
Даша немного ошибалась: Лиза относилась к ней не уважительно, а восхищённо. Новая товарка казалась девушке необыкновенно смелой и знающей едва ли не всё на свете.
Евдокия улыбнулась:
– Она, кажется, неплохая девушка, но немного странная. Смотрит на меня так, словно боится и в то же время благодарна.
Дарья с изумлением уставилась на хозяйку:
– Госпожа, как ты правильно сказала! Именно так: благодарна, но боится.
– А почему?
Дарья заколебалась. Она не любила нового хозяина. Девица строгих правил была огорчена моральным паденьем госпожи, но если любимую хозяйку прощала, то совсем не склонна была прощать того, кто склонил добродетельную женщину на грех; история Лизы усилила эту неприязнь, но жалко было огорчать Евдокию Григорьевну.
– А ты не будешь её наказывать? – осторожно спросила горничная. – Я случайно подслушала, а потом она пару раз проговаривалась. Прямо мне говорить боится, чтобы ты не узнала.
Тут Евдокия заколебалась тоже. Она не хотела терять доверие Даши, но в то же время опасалась узнать нечто такое, за что надо будет наказать обязательно. Слова «тогда лучше не говори» готовы были сойти с её уст, но с уст Даши слова сошли раньше:
– Хозяин и его прежняя жена в последний год не спали вместе и даже не разговаривали. И хозяин повадился таскать Лизу к себе в опочивальню. Она не радовалась, но терпела. А с начала весны он её оставил в покое. Она ещё тогда подумала, что у хозяина зазноба, и молилась, чтобы он от этой зазнобы не отстал, а про неё забыл. И ты, госпожа, ей сразу понравилась, но она боится, что ты узнаешь и будешь её ненавидеть.
