– А вы чего на пивняк молитесь? Не бухаете хрена ли? – удивился Вася. – Леонид Ильич заругает? Так мы заступимся. Он кто? Секретарь всего. АВова Потапов зам.начальника автобазы. У него у самого секретарша имеется. Да покрасивше Ильича. И в койке, думаю, получше него. Кто пробовал – согласятся.
Потапов и Замашкин кивнули.
– Мы в завязке, – очень убедительно шепнул Лёня.
– Три дня будем жить всухую, а потом один человек нам даст денег, и мы уедем в Зарайск, – Витюша потёр ладони. – Там устроимся работать и жить. Новая эра, мля, начинается. Бухло в гроб сведёт не сегодня, так через полгода точно.
– Не, пацаны, так не пойдёт, – мрачно сказал Потапов и прихватил Лёню за руку. – Кружку взял-ка быстренько! Не обижай дядю Володю и оставшихся друзей. За такое неуважение мы к тебе на день рожденья не придём. Когда он?
– Шестого декабря, – Витюша взял полную кружку. Уже и пена на пиве улеглась. – Так нас и не будет тут. Мы в Зарайске устроимся работать. И, может, вообще не вернёмся.
– Тогда тем более. Пейте «отвальную».– Вася Ступин заржал искренне и весело. Принял с пользой его организм золотой напиток. – И с одной кружки чего будет? Считай, и не употребляли ничего. Это ж почти безалкогольный лимонад – пиво. Тут и градусов-то нет. Чё вам будет с кружки-то? Только уважение наше. Не обижайте корефанов. В одном мире кувыркаемся. В Семёновке. А тут все казаки – родня.
Витюша с другом переглянулись и пиво выпили.
– Да натурально фигня – одна кружка, – вздохнул Лёня.
– Вы подождите, а мы сбегаем к бабке Токаревой. Она самогон цедит – хоть на ВДНХ его отправляй для получения первого места и почетной грамоты, – Потапов поднял друзей за воротники и они убежали.
– Пошли и мы, – минут через десять Витюша обнял двумя руками свою голову. – А то вернутся и нахрюкаемся с ними опять в зюзю. Заставят же. Считай – первый день мы простебали. А потом опоздаем к Лидке, она и не даст тугрики.
Только рванули они на воздух и как раз в распахнутых дверях налетели на Алика, у которого было очень удивлённое и страшное выражение красивого лица, а из фетровой бурки он выхватил длинный кавказский нож, похожий на кинжал.
– Вы какого бабая сломали дверь!? – закричал он и кинжал приставил к Лёниному горлу. Так вместе с Лёней на острие ножа под подбородком он прошел за стойку, где, не опуская лезвия, матерился минут десять на двух языках, размахивая свободной рукой и грустно глядя на бочку без пробки.
– Ну, как теперь эти помои продавать, а? Весь дух ячменя ушел, одна моча осталась. Сейчас, да милостив ко мне будет Аллах, я залью вам в глотки всё, что осталось.
Он сунул два пальца левой руки в дырку и приподнял бочку, не опуская кинжал от Лёниного горла.
– Литров сорок ещё будет. И вы, я вашу маму видал, тут и лопнете. И я закопаю что останется от вас за пивной под подсобным хозяйственным блоком. И креста, маму вашу видал я, не позволю никому поставить. Сгниёте и памяти про вас даже на кресте не будет! Шакалы, ас хъа до тырд!!
– Это не мы, Албас! – шепотом просипел Лёня, левой рукой осторожно отодвигая нож от кадыка.– Какие-то люди дверь сломали тихо. Мы спали вообще под батареей. Проснулись, когда они убегали. В спину видели мельком. Как поймёшь – кто был? Все как инкубаторские одеты в одинаковые шапки и телогрейки. Мы не трогали пиво, клянусь Аллахом!
– Не трожь Аллаха, не твоя вера и бог не твой, шакал, хьо сунна кьел ву! – Алик стал успокаиваться и кинжал свой заткнул за голенище.
