Вениамин Елисеевич. Я вижу, что распрекрасно, только вот это надо заканчивать.
Поликарп. Что, сам себе ярмо на шею надел и на меня хочешь? Не выйдет-с! Не на того напали-с!
Вениамин Елисеевич. (В гневе.) Я сказал, женишься!
Поликарп. И не подумаю. И вообще, даже, если допустить мысль, что я вдруг, совсем потерявши рассудок, другого объяснения у меня нет, пойду вдруг жену искать, почему непременно-с обедневшую-то дворянку надо? Не сам ли говаривал, что деньги к деньгам липнут? Какой интерес?! Будет все время кровно заработанные у меня на духи, да туалеты выпрашивать.
Вениамин Елисеевич. Вот, именно! У тебя выпрашивать будет, а не ты у нее. Ежели, ровню найти, так ты попробуй с ней уживись, а ежели, не приведи господи, выше по статусу, то совсем дело пропащее. Будешь прислуживать ей до конца дней своих.
Поликарп. (Смеясь.) Как ты маменьке?
Вениамин Елисеевич. (Одергивая пиджак и хорохорясь.) Да, как я. (Смягчив тон.) Я потому тебе этого и не желаю, хочу, чтобы ты сам хозяином положения был. Девицы-то знатные, знаешь какие? О-о! Да там гонору, спеси, да капризов столько, что мужа в жизнь не послушают. Да еще мнение свое непременно-с на все свое особое имеют. А обедневшая будет тебе в рот заглядывать, да бояться в немилость войти, так как в зависимости будет полной от тебя. Вон, топнешь ногой, ежели чего. (Топает.) И сразу присмиреет. А на этих знатных барышень управу не найти. Вмиг вылетишь, да еще и капиталов лишат. (Прикладывает ладонь к своей груди.) Я тебе сынок только счастья желаю, вот потому и ставлю такое брачное условие. Ты посмотри, хоть вон, как дедушка твой! Сам купец разбогатевший, взял девушку в жены – дворянку обедневшую, так она и глаз не смеет поднять, как он в комнату входит, а перебивать его или говорить что, без его на то изволения, и не решается. Сидит, молча, у окна, да рукоделием занимается, всегда ласкова она и добра.
Поликарп. Скорее запугана.
Вениамин Елисеевич. Да хоть бы и запугана! Но тебе же это только на пользу. Ты на меня посмотри. Думал, женился на маменьке твоей, удачу поймал, а сам так всю жизнь на побегушках, да пониже любого слуги в доме, все прислуживаю и маменьке твоей, и всей родне ее. Тут никаких приисков-то не захочешь. Считай, в рабство попал под полное их распоряжение, да услужение.
Поликарп. Так женился бы на бедной. Ты ведь и сам такой же был. Нашел бы девицу по статусу.
Вениамин Елисеевич. Ну, нет. Лучше за капиталы прислуживать, чем всю жизнь картофельны очистки доедать, да слушать нытье жены, что детей кормить нечем. Так что давай в учебе восстанавливайся, да скоренько ищи невесту. А то ведь мать твоя пригрозила, что ежели сам невесту не выберешь, то найдет сама, а ты ее вкус знаешь: главное – чтобы ей угождала.
Поликарп. Да, не приведи господь! Знаю я маменьких невест. Крокодилы и то милее. Только, где же я найду невесту-то, да еще за месяц?
Вениамин Елисеевич. А ты по знатным дворам пройдись, да узнай, на какие прогулки ходят. Вот в те круги и войди. А там уж и присмотришься.
Поликарп. Ладно, папенька. Я согласен, только денег, да наследства не лишайте.
Вениамин Елисеевич. Молодец, сынок. Вижу, не все с тобой так плохо, разум хоть какой-то в тебе еще остался.
Явление 4
Поликарп пришел в дом к знакомому помещику Афанасию, который все про всех знал в округе.
Афанасий. Чего пожаловал, Поликарпушка? Давненько тебя не видно было.
