Разогрев огнём коробку, с большим трудом смогли завести мотор. Застывшая техника, словно склеенная морозом, нехотя поехала, и я, боясь, что на малых оборотах мотор заглохнет, не сбавлял газ. Когда же, в отчаянии поминая Бога, вползли из-под берега в улицу деревни, онемевшего от холода тела я уже не чувствовал. Ванька, просидевший всю дорогу укрывшись в санях, чувствовал себя прекрасно, и я, попросив его разложить улов по местам, пошёл в дом, еле сдерживая крик от боли в застылых мышцах.
Раздеться сразу не смог и просто лежал посередине кухни. Минут через десять заломило простылые руки. Не в силах терпеть, выпил полстакана водки и натёр ей же руки, с трудом снял верхнюю одежду. Заправив печь, выпил ещё, что-то съел и, совсем хмелея, разжёг огонь. Поняв, что Ванька сегодня уже не зайдёт, дополз до дивана и, не раздеваясь, упал спать…
Утром ожидаемо болел, чувствуя, как тело то стынет, словно обложенное льдом, то горит, как в бане.
С трудом поднявшись, сглотил несколько таблеток из пакетика с надписью «от простуды», собранных мне по осени матерью, и, запив их чуть тёплой водой из чайника, снова лёг.
Потом снилась боль. Кто-то мне заламывал руки, выворачивая воспалённые суставы, кто-то скакал на груди, заставляя, давясь, кашлять, кто-то стучал чугунным кулаком по голове. И ещё что-то жуткое чиркало перед лицом зажигалкой, вгоняя в мозг искрящие сполохи. Я просыпался, плача от боли, и снова засыпал, боясь, что теперь уже навсегда…
Когда очнулся в очередной раз, надо мной стояла Лада. Не веря глазам, спросил об этом, но она молчала, трогая руками голову и грудь. Потом проглотил сладко-горькое питьё, ощущая лицом и телом тёплую влагу. Потом спал.
Проснулся от чьего-то присутствия в доме, уже не испытывая боли. Напротив стоял Ванька и обрадованно увидев, что я открыл глаза, торопливо заговорил:
– Ну, ты, дядька, даёшь!.. Я тоже промёрз, хотя не так, конечно. Мать из дома не пускала, говорит, что ты меня угробишь с этой рыбалкой… А я не думал, что ты так слёг, думаю, зайдёшь. А эта приехала вечером, говорит, ты совсем плох… попросила печь растопить да посидеть здесь, вдруг чё! Сама обещала вернуться сегодня, я ей рыбу-то свешал и сгрузил. В общем, ты вставай иногда, в печь подбрасывай, я дров натаскал много. А то пришёл, тут вода застыла… – Он, не дожидаясь ответа, оделся и вышел, по-хозяйски прижав дверь плечом.
С трудом встал: старый советский будильник показывал пять часов, но утра или вечера, не понимал. Слабость была такой, что, пройдя от дивана до кухни, вспотел, в руках совсем не чувствовались мышцы, а для вздоха нужно было делать усилие животом. Подложив дров в печь и выпив стакан чаю, снова лёг, не выключая свет. Теперь лежал, с надеждой прислушиваясь, ожидая именно её, не понимая, как это может произойти, но по-детски надеясь на чудо.
И чудо произошло! Сначала услышал шум подъезжающей машины, потом хлопнула дверца и застучали каблуки на крыльце. Я увидел гостью не такой, как в первый раз, взволновавшую меня, ни как во второй раз, когда неожиданно залюбовался ей, догадываясь, насколько она чужая, но теперь именно такой, какая мне нравилась и какую уже ждал.
Словно ребёнок, не веря, прикрыл глаза и слушал её движения, задерживая дыхание и замирая от счастья. Она, раздеваясь, прошлась по комнате и наконец присела на край скрипнувшего дивана, положив прохладную руку мне на лоб и легко проведя по лицу, вздохнула:
