– Всё хорошо! Ты выздоравливаешь!
Прятаться больше не было смысла и, открыв глаза неожиданно даже для себя, выдал:
– Нет!
Она, красиво и чуть грустно улыбнувшись, продолжила:
– Болеть нельзя. Если я не привезу рыбы, муж меня сюда больше не пустит. И мы с тобой не увидимся, и это плохо, – Лада неожиданно поцеловала меня, засыпав лицо волосами, отстранилась, торопливо собрав их в пучок под резинку, сразу вновь поцеловала долго и крепко.
Я, обняв её за шею и плечи, тянул к себе, а она, засмеявшись, легко и ловко выскользнула из объятий.
– Я именно за этим и приехала… Обещала же, когда тебя больного полотенцем протирала, приеду… и лягу к тебе, а ты выздоровеешь.
Лада, разбрасывая одежду, разделась и, уже откинув одеяло, вспомнила:
– Ой, свет погашу, стесняюсь, – пробежала к включателю и, щёлкнув, теперь по-кошачьи, аккуратно перешла к дивану… – Ой, мокренький какой, слабый и совсем родной! Как увидела, поняла, что мой ты будешь, хоть и строжился, как настоящий. – Она тихо смеялась и прижималась сильней.
Я не соображал, как себя вести от распирающего душу чувства, но это чувство и радовало, и пугало одновременно…
– Можно я тебя поцелую? – Мне вдруг показалось, что она не испытывает близкого моему чувства, но она, не думая секунды, откинула одеяло…
– Конечно, конечно любимый, здесь всё только твоё, всё… всё!..
Утром я, на удивление, чувствовал себя вполне нормально и, пока Лада спала, пошёл к Валерке. В утреннем мареве труба его дома дымила густо и сыто. Сам хозяин, по пояс голый, завтракал или, как я понял, ужинал.
– Только зашёл. – Он, предложив мне глазами угощаться, отхлёбывал из стакана густой чай. – До семи часов в гараже просидел. Сети пришлось снимать, удочники подцепили, приморозили, лошарики. Ума-то не хватило заморозку найти, отвязать… Придётся в ночь идти перебуриваться. – Он замолчал, ожидая теперь от меня ответа на «Что припёрся?».
– Валерка, дай в долг рыбы, перекуп приехал, а у меня пусто. Болел… Немного пройдёт, добегу на свои – отдам.
Он внимательно, с пониманием посмотрел на меня и наконец, решившись, поднялся.
Взвесив половину его улова, уточняя, спросил:
– Деньги отдать или должен буду?
Валерка опять иронично улыбнулся.
– Деньги давай. Своих-то у тебя пока нет, значит, у неё возьмёшь. А дам в долг, ей подаришь – не дело… И ещё. – Он неловко крякнул, обдумывая слова. – Зря ты так. Мы же с ним работаем. Он хоть и скользкий, но компаньон. А теперь как быть? И ещё, если уж честно… моё мнение такое: любовь – это беда вообще; воровская – подавно!
Я не слышал слов, беды же не видел совершенно.
* * *
Пришла весна. Страсть, увлечение, любовь – хоть как назови, – но это полностью меня раскатало. Чтобы встречи с Ладой были как можно чаще, нужна была рыба. Однако с середины января до середины апреля её нет совсем или она ловится мало, в основном на мели, в мелкоячейные сети. Следовательно, это не совсем стандартный товар. Мне приходилось выборочно, себе в убыток, рыбу занимать.
И ладно ещё любовь, которая накрыла, как беспроглядный туман болото. Был сын, к которому вырывался обязательно два раза в месяц, и была женщина, упорно называющая себя моей женой. Отношения наши разладились совсем, поэтому дома я старался не ночевать. А если всё же оставался до вечера, то играл с сыном, и там же, в его комнате, ночевал на паласе.
После Нового года до апреля я, даже не прекращая рыбачить, задолжал без малого тонну. Кредиторы уже спрашивали, и хотя ситуацию понимали все, самому было неуютно. Теперь надежда была только на весенний лов, а ещё перспективнее – на икромёт. Но это уже не просто браконьерство, – это преступление, и наказание в разы жёстче.
