Увесистый тычок в спину заставил Поляшу пройти еще немного и опуститься на влажную землю. Не было б тело ее таким же, застудилась бы до самой смерти, а тут ничего, холодно да мокро, но ничего. Девке пришлось хуже. Обернутая в драную шаль, она подобрала под себя ноги, и дрожь колотила ее так сильно, что зубы мелко выстукивали, а непослушные пальцы все никак не могли натянуть колючее полотно повыше, чтобы спрятать гусиную кожу плеч и тонкой шеи. Ослабевший от борьбы и страха Лежка потянулся было помочь, но кабан рыкнул, и мальчик затих, безжизненный и равнодушный. Вся прыть их иссякла. Дети оказались простыми детьми. Сколько бы ни скалились в погожий полдень. Сколько бы ни наводили тень на плетень. От этого Поляше стало теплее.
– Оставим здесь? До рассвета еще далеко.
Спрятанный за волчьей мордой наклонился к сове, та приподнялась на носочки, чтобы расслышать его шепот. Поляше даже прислушиваться нужды не было – любая тварь, обитающая в лесу, умеет разобрать, о чем шуршат мыши в норе, иначе как выжить, как выстоять против тьмы и голода?
Сова коротко кивнула, ухнула почти, будто на детском утреннике, чтобы все поверили: не сумасшедшая баба она в куриных перьях, а чудище лесное. Поля сморщила нос, отвела глаза. Смотреть на маскарад безумцев ей наскучило. Время медленно, но неотвратимо ускользало. Дана была седмица, первый день на исходе, ночь вот-вот перевалит за половину, а она сидит на дне оврага, пока у груди остывает память о сыне.
– Холодно тут, нам бы погреться, – просяще проговорила девка, вся из себя кротость, вся простота.
– Может, тебя покормить еще? – Сова зашлась каркающим смехом.
– Еда у нас есть, нам бы огня… – Лежка совсем осип, смотрел загнанно, увидел бы Батюшка – высек до крови.
Сова вскинулась, даже перья на куртке взъерошились, будто настоящие, но ответить не успела. Из зарослей бузины неслышно выскользнула та, что носила оленьи рога.
– До рассвета да без огня? Все мы тут околеем. – Голос ее звучал тихо, но уверенно.
Волк не стал дожидаться ответа и быстро скрылся в буреломе, отправился на поиски сухих веток для костра. В его покорности Поляше почудилась верность иного рода, чем привычные лесу права сильного над слабым. Она насмешливо скривилась, благо тьма скрывала ее от глаз кабана, не отходящего ни на шаг, пылающего гневом и упоительным жаром.
– Благодарю вас, – прошептала девка, даже голову склонила и голосом не дрогнула, пряча смех. То ли правда поверила в силу ряженых, то ли выдумала себе план спасения. Кто в ночи разберет?
Огонь развели споро. Волк вернулся с охапкой сухого валежника, Лежка выудил из мешка зажигалку, одну из тех, видать, что Батюшка приносил из города. Поля тут же вспомнила, как кривилась Аксинья, даже в руки отказывалась брать городскую пакость, – но кто спросит глупую бабу, когда Хозяин уже все решил? Костер вспыхнул ярко, зачадил в небо витком дыма, заиграл на ветру, но быстро успокоился. Потянулись к теплу онемевшие руки, заблестели во тьме глаза, замерцало в них живое пламя. Только сова оставалась в стороне, зябко подрагивала перьями, топталась, поглядывала нехотя, с тайной завистью.
– С чужаками огонь делить… – бормотала она. – Со смертниками…
– Коли ты нас не приговорила еще, так разреши в ночи не замерзнуть, – ответила ей Леся, распахнув шаль; на груди мерцал оберег с медуницей.
– Не мне приговаривать, на рассвете само решится.
