– А вы хорошо говорите по-русски. Не хуже любого лектора в московском гуманитарном вузе… – Саше хотелось казаться внезапным и остроумным, но Иероним отреагировал на его эскападу обидным спокойствием.
– Всё объясняется просто, – проговорил он, улыбаясь. – Я учился в России. Причём именно в гуманитарном вузе. А рисунок… Это так. Забыл русское выражение…
– Для поддержания штанов в трудное время, – проговорил Саша.
– Именно так!
– В Израиле траур, – продолжал художник. – Погибло много людей. И люди продолжают гибнуть…
– Траур? Это не наш траур. Мы с женой нынче пойдём на концерт… этот супермодный рэпер из Харькова. Как его?.. Жена знает…
– Его зовут Авель. Библейское имя, но кормится он от сатанинских дел…
– ???
– Разве вам не известна биография этого Авеля?
– Я не интересуюсь биографиями комиков.
– Авель вовсе не комик. Наоборот. Скорее трагическая фигура. Его отец… он… – художник умолк, подыскивая нужное слово.
– Денежный мешок? Олигарх? Постоянно живёт в Лондоне? А сынок скачет по израильским пляжам, потому что в Британии русский рэп никому не интересен?
Саша усмехнулся, иронизируя, но Иероним оставался трагически серьёзен.
– Смешной вы человек! – проговорил Саша. – У таких вот рэперов папы-мамы всегда денежные мешки. Кем же ещё может стать дитя олигарха? Им одна дорога – в шоубиз.
Иероним покачал головой.
– Авель художник, как и я, – проронил он. – Но мои родители бедны.
– По-вашему выходит, этот Авель – настоящий поэт?
Художник молчал. Скорбь на его лице была непонятна Саше и пугала его.
– Что-то не так с его отцом?
– Про Святослава Гречишникова мало что известно. Всего несколько статей. «The New York Times» тоже писала о нём…
– Что же она писала?
– Поставки оружия. После развала СССР на территории Украины осталось много военных складов. Кто-то хорошо нагрел руки на торговле советским оружием.
– Гречишников?!
– Чем, вы думаете, вооружены ребята из сектора Газа?
– Я не разбираюсь в оружии… не интересуюсь…
– В ближайшие десятилетия в этом мире выживет и даст потомство лишь тот, кто разбирается и интересуется оружием, – назидательно произнёс художник, и Саша ещё раз подумал, что под длинным балахоном бедуина может прятаться и несколько РГД, и АКМ, а может быть, где-то поблизости среди лежаков и пляжных зонтов припрятано и нечто покрупнее.
Насте не нравятся ни слова, ни назидательные интонации художника. Она забирает детей, вытряхивает из их одежды песок, любуется рисунком. Саша расплачивается с художником. Тот принимает шекели с поклоном. Саше приятно чувствовать себя щедрым.
– Будет дождь, – говорит художник, собирая свои пожитки.
Он снимает с мольберта рисунок, покрывает его листом тонкого пергамента, сворачивает в трубочку, перевязывает лентой и торжественно вручает Насте.
Рисунок получился удачным. Монохромный, но очень живописный. Настя выглядит счастливой и спокойной, но Саша привык к перепадам её настроения.
Саша с Настей стряхивают с босых ног песок и поднимаются на набережную Ашдода. Детей несут на руках. Саша оборачивается, чтобы ещё раз посмотреть на удаляющуюся фигуру пляжного художника. Его светлые одежды полощутся на ветру. Где же он прячет свой автомат?
– Послушай! – тихо говорит Настя, и Саша покорно склоняет ухо к её губам.
Настя чрезвычайно нервна. Расстояние от полного и безоблачного счастья до гневной истерики порой исчисляется минутами. Настя любит внимание и заботу, при отсутствии которых становится вспыльчивой. Саша старается заботиться, старается быть внимательным.
