Братство любви Николая Неплюева. В 2-х кн. Кн. 2 - страница 36

Кто не перешел через близкое к этому духовное настроение, когда в ранней молодости безобразный хаос окружающей жизни не мешал жестокому эгоизму жизнерадостности! Тогда глупость сердца была порождена жаждою духа жить сознанием и ощущением после невольного воздержания детства, и он забавлялся, даже не подозревая, что это забава, а не важное дело, способное само по себе дать разумный смысл жизни!

Многие ли отрезвляются? Многие ли сознают жестокость беспечной жизнерадостности среди бессмысленного зверства хаоса жизни по обычаю мира сего? Многие ли извиняют этот анахронизм жизни, а не любуются им и не воспевают его как отрадное явление?

Когда искренний поклонник разума очень умен, он не может предписывать ему близорукие или узкие цели деятельности, а должен покорно следовать за вольным полетом своего кумира в самую высь мировых вопросов, как бы дух ни замирал от страха и ни коченел от холода и мрака при роковых выводах неумолимой логики. Он все разрушит, этот разум-кумир, он докажет своему поклоннику, что он – ничтожная былинка безбрежного хаоса мира, которая только и может понять, что ничего не понимает, которая не в силах понять ни сущность материи, ни сущность какой-либо силы, ни начала, ни конца времени и пространства, ни первопричину бытия мира, ни самозарождения этого мира из столь же непонятной пустоты, ни смысла жизни, ни тайну жизни разумного человека. Что же остается для искреннего поклонника разума, как не развенчать своего кумира или оставаться верным ему до безумия или мрачного ужаса беспросветного отчаяния.

До безумия и отчаяния доходят гораздо реже, чем до молчаливого, часто бессознательного развенчивания кумира. Искреннее исповедование разума продолжается только до тех пор, пока глубоко убеждены в его всемогуществе; как только заговорили о его ограниченности, о том, что наука и цивилизация все же лучшее из всего относительного и преходящего, другими словами – излюбленная суета из всех бессмысленных сует, кумир развенчан до степени заурядной похоти, и поклонник разума становится прозябающим рабом самодовлеющих ощущений. Тогда погружаются в непробудное научное пьянство, соединенное с угрюмым озлоблением томительного похмелья в трезвые минуты, или забавляют своего экс-кумира, ставшего излюбленною похотью, разными умственными калейдоскопами, для приличия продолжая говорить громкие фразы о свете разума и благах цивилизации, сознавая в то же время всю дрянность этой пошлой игры и скрытой под нею подлой дряблости бессмысленного прозябания.

Нередко случается, что изверившийся поклонник разума добровольно возвращается под тиранию ощущений и погружается в сознательный, принципиальный разврат, находя, что ощущения и суть единственное, реальное, непризрачное благо жизни; тогда унижают своего бывшего кумира до положения послушного раба ощущений, заставляя его изобретать пикантные новинки, разукрашивать порок роскошными цветами поэзии, изящно драпировать его, эффектно освещать и всячески мудрствовать лукаво, стараясь хитроумно доказать, что подлость, злоба и порок – высокая демоническая добродетель, симпатичное проявление горячего темперамента и широкого просвещенного взгляда на вещи или, по крайней мере, вполне естественная нормальная потребность человеческой природы.

Третья мера муки в притче о закваске – это люди, которые не подчиняют любовь сознанию и тем более ощущениям. И эта мера муки должна медленно вскисать до святой гармонии духа. От робкого признания равноправности любви с сознанием и ощущениями до вдохновения пламенной веры и любви – длинный путь, и на пути этом много комбинаций компромиссов между волею духа, жизнью по обычаю мира сего и степенью вдохновения любви животворящей.