Я очень рад, что бильярд везде заводится: это страсть моя. У Лунина преславный, и я от обеда дулся до 9 часов вечера, но зашиб только 15 рублей. У меня очень ровна игра с Риччи и Луниным. Саччи-дурака подзываю с собой. «Но видите ли, я понимаю, что зима будет суровой; надобны большие шубы, если бы Чертков поехал в хорошо закрытой карете, может быть». Саччи только что не живет в клубе. Я радуюсь снова увидеть графа Каподистрию, так же как и все наши добрые петербургские друзья. Благодарю тебя за новости. О членах совета узнал я накануне от Закревского, который получил фельдъегеря, приехавшего сутками прежде почты. Думая, что Голицын по новому своему назначению лишится места в Москве, сюда город назначил уже Балашова. О Хованском послал я тотчас сказать сестре его, фрейлине княжне Прасковье Николаевне, которая зовет нас в четверг на вечер праздновать братову новую звезду.
По полученной мною записке от Глинки кажется, что пансион его рушится. Хорошо, что я туда не отдал Костю; все к лучшему. Прочти его брошюрку и письмо возврати. Меня уверяют, что он в жалком положении и будто с печали пить начал, чему верить не хочу.
Ну, сударь, принес мне переплетчик письма твои с 1802 по 1821 год, это составило четыре тома, вершка в полтора толщины. Теперь ничего не затеряется, и все сбережется. Батюшкины тоже переплетены. В деревне собрал я Тургеневых, Фавста, графа Ростопчина, Вяземского, Наташи, князя Куракина, Закревского. Со временем и это переплету.
Александр. Москва, 8 ноября 1821 года
Сюда приехал безрукий Бибиков [Дмитрий Гаврилович] для свидания с матерью. Он вице-губернатором, кажется, в Тамбове, нигде не бывает; но уверяют, что он, переодетый, ходит по кабакам и, зная свое дело хорошо, открыл множество злоупотреблений. Вот тебе наши московские вести: Апраксина Катерина Владимировна нездорова, вчера одною рукою принимала лекарство, а другою играла в вист. Видно, по матушке идет. Жена зовет чай пить. Добре!
Александр. Москва, 10 ноября 1821 года
Ох ты, секретник! Сам себя поддел. Ты говоришь: в городе говорят, что Васильчиков не поедет более к своему корпусу; это распускают, вероятно, потому, что он сделан членом Совета, и в этом же письме прилагаешь печатный приказ от 1 ноября, в коем сказано уже, что Уваров назначен на место Лариона Васильевича, который увольняется до излечения болезни. Ты, видно, сам не успел прочесть приказа, но я все-таки ужо с Закревским потруню над дипломатом.
Ну, сударь, вчера у нас проводил вечер Закревский, так, без церемонии; он был в сюртуке, а потому и просил, чтобы я звал только его компанию. Была и Аграфена Федоровна, граф Федор Андреевич, Озеров, Волков, Иван Васильевич Чертков, Шатилов, Коризна, Красовский (генерал, которого я, писавши тебе, прежде называл, Бог ведает зачем и почему, Лисаневичем) и Ренкевич; этот приехал сам, незваный; видно, Закревский ему сказал; впрочем, я очень ему был рад. Кстати. Глас Божий – глас народа! Предсказание свершилось: он отставлен, а Бибиков безрукий на его место [председателя Московской Казенной палаты]. Ренкевич, хотя и взят был врасплох, скрывает свое неудовольствие и говорит, что давно просился прочь от этой каторги.
Закревский на вечера уже никуда более; будет отдыхать и собираться в путь. Он говорил мне вчера о делах Толстых, нашел их в большом беспорядке, мужиков разоренных, долгов 300 тысяч вместо наличных денег, кои полагал у покойной старухи. Я уверяю, что все это поправится. Во вчерашних газетах было уже объявление о графе Федоре Андреевиче, что он все имение свое отдал зятю своему в управление и чтобы все адресовались к нему в Петербург, а здесь, в Москве – к Коризне. Такие же объявления напечатаны от имени Аграфены Федоровны.
