Я получил, любезный друг, твой № 201. Сам экзекутор мне его привез; благодарю тебя своим и его именем. Крест очень его порадует, ему очень его хочется, но он не обойдет никого: все в его чинах имеют это отличие в почтамте; один только Касиян не имеет, но ты знаешь, что этот человек не завидует, а радуется благу своих товарищей. Похвиснев человек и усердный, и благородный. Рушковский шумно согласился на мою просьбу, а ты довершай с успехом начатое. Я воображаю, как все радуются Веймарскому ангелу [великой княгине Марии Павловне] и как ему самому приятно быть со своими и в настоящем своем отечестве. Спасибо, друг любезный, за хорошее уведомление о деле нашем. Как подумаю, сколько ты наделал хорошего в Петербурге! А я только что из кожи лезу, а пользы мало. Ежели будущий год будет такой же (Боже сохрани!), то придется продавать скот, коего, конечно, у нас заведено тысяч на 60: есть, чем унавоживать. Да ведь я же не Фавст, на что же преждевременно отчаиваться?
Князю Дмитрию Владимировичу хочется иметь здесь ярославского Безобразова; его очень хвалят, но он отклонил, говорят, предложение. Князь Дмитрий Владимирович полагал себя гораздо независимее в Ярославле, а он любит много брать на себя, лишь бы делать полезное для службы. Долго сидел тесть – тоже, видно, зондировал меня: «Признайся, что едешь в Петербург за местом». – «Где же мои связи там?» – «А брат?» – «Так брат может и без меня все устроить; но я вас уверяю, что и помышления не имею». – «Я тебя не понимаю, ты упрям, помешался на своей дипломатике, тебе бы все к миссии». – «Нет, князь, на то надобно быть богату». – «Так зачем же едешь?» – «Так за безделицею: первое – везу сына в Лицей, а второе – хочу брата обнять». – «Ну да из тебя хоть жилы тяни, ты не скажешь; оба вы такие, а Константин Яковлевич еще хуже». Посидели да и уехали, а у меня отняли много времени.
Тюфякин таки добился шпицрутена. Не будут плакать о нем петербургские актеры, а здешние артисты очень рады слухам, что Майков остается в Петербурге: и его крепко не любят. Вот я тестю скажу, что мне очень хочется Майкова места. Да Багреев нонче уже не за невестами ездит, а за лентами; желаю ему успехов; а ежели толстеет, то надобно торопиться: дамы не любят пузатых. С этой стороны я не рискую ничего. Итак, наш Американец [то есть П.И.Полетика, бывший посланником в Соединенных Штатах] к нам воротится; я очень буду ему рад. Завтра узнаем мы, вероятно, о милостях 12-го числа. К кому-нибудь да, верно, будет эстафета. Найдутся знакомые, так порадуемся, да мне кажется, приятно видеть радость и всякого незнакомого. Говорят, что Белкин, коего Шулягин гонит, подал в отставку; другие говорят, что князь Дмитрий Владимирович не выпускает его. Кому верить, не знаю, а другие два полицмейстера не думают отходить.
Я видел поутру славного жеребца, приведенного из Лондона и за которого просят 55 тысяч рублей. Имя его Бурбон. Он всех славных бегунов обскакал в Лондоне.
Александр. Москва, 17 декабря 1821 года
Бедный Алексей Матвеевич Окулов вчера скончался. Вся семья в отчаянии. Я у них был еще во вторник ввечеру, ужинал там. Он только что занемог, пренебрег болезнью. Доктор Рашка уверял за час до кончины, что нет опасности. Наконец вдруг объявил, что нет надежды. Сделали консилиум. Пфеллер взял за пульс, и в ту минуту не стало больного. Родные просят тебя усердно тотчас велеть доставить прилагаемое здесь письмо, коим вызывается сюда старший сын покойника. Сделай это, любезный друг, тотчас по получении почты или эстафеты, ежели таковая случится.
