Александр. Москва, 3 января 1822 года
Вчера насилу убрался с бала в половине четвертого. Хотя и не скажу, чтобы очень было весело, но, потанцевав, захотелось что-нибудь съесть, поймал студени кусок, вина рюмку, да и ну бежать, жена уехала до ужина, голова болела. Общество было отличное, но кавалеры все что-то ленились. Матушка была в больших ажитациях и выказывала дочек Завадовскому и графу Салтыкову. Последний молодец и славно танцевал мазурку, а Завадовский, танцуя ее, вдруг упал плашмя, головою и лицом вперед. Все думали, что он себе нос раздробил на сто кусков.
Благодарю тебя очень за приказ, коим сделал я приятное Киселеву; он думал, что отставки не получит, а она вышла, и с мундиром. «Зачем идешь в отставку?» – «Очень надоел Веревкин[55]: то шляпа не по форме, то сюртук, то бранит за фуражку, к чему-нибудь да придерется. Теперь нечего будет говорить». – «Как нечего? Напротив того, сегодня бы тебя и бранить стал, ежели бы здесь был». – «За что? Нет, я по всей форме». – «Ан нет: снял бы с тебя эполеты, как смеешь отставной носить эполеты». Нехудо делает, однако же, Веревкин, что наблюдает строгость, а то скоро бы все надели фраки. Это позволяет себе Ев. Иванович Марков. Веревкин проиграл ему намедни 100 рублей в вист. На другой день дает ему пакет, говоря: «Исполняю мою обязанность». Тот отвечает: «Зачем торопиться?» – «Долг мой – такие вещи не отсрочивать», – отвечает комендант. Марков кладет бумагу в карман, но какое его удивление, найдя дома не сто рублей (кои Веревкин отдал после), но экземпляр приказа коменданту о наблюдении за военными, чтобы они одевались по форме? Наш Волков на такие финесы не пускался.
Константин. С.-Петербург, 4 января 1822 года
Вчера получил я приятный сюрприз доставлением ко мне докладной записки и подписанного указа о моей пенсии; теперь все устроено на прочном основании. Дай Бог долго пользоваться царской милостью. О сем докладывали графы Нессельроде и Каподистрия. Государь изволил найти, что это очень справедливо, и тотчас подписал изготовленный указ. Потом отдали они копию с указа князю Александру Николаевичу, и тот мне его сообщил при самых лестных и дружеских уверениях в своем участии и удовольствии.
Александр. Москва, 5 января 1822 года
Во вторник был в Собрании славный маскарад, много масок, теперь уже 800 человек, и все еще записываются вновь: лишняя причина не соглашаться с злополучным проектом пускать на хоры за 2 рубля: то будет срам. Я много спорил со Степаном Степановичем Апраксиным и Башиловым. Немало будет еще шуму. Я решил для своей очистки подать особенный голос, который впишу в журнал, а там они делай себе, как хотят. Время определит, кто прав, а браниться с ними я не намерен. Юсупов, Масальский и многие хотят подписать мой голос, но поскольку я не стремлюсь становиться главою партии, то составлю бумагу так, чтобы я один мог ее подписать и никого не задеть. Апраксин мне сказал: «Старшины хотят быть деспотами, это не годится». – «Да вы, Степан Степанович, – отвечал я ему, – не старшина и не деспот, а подаете голос, коим требуете, чтобы законы собрания были совсем переменены; это еще хуже».
Александр. Москва, 9 января 1822 года
Меня очень порадовало извещение князево о воле государевой, чтобы ты имел вход за кавалергардскую. Ни по месту, ни по чину ты бы права сего не мог иметь; это очень лестно! Я от души порадовался, вот и год начался хорошо.
