Около двух часов не было никаких вестей. Василий все также упорно молился, не останавливаясь ни на минуту. Андрей весь извелся. Ему самому уже становилось дурно. Лицо его было бледно, губы сухи. Весь вид его был осунувшийся и болезненный.
Наконец, из комнаты вышел доктор. Лицо его было уставшее. Василий подбежал к нему с надеждою в глазах.
– Все плохо, господа. – произнес доктор, качая головой. – При ее заболевании, это уже тяжелая форма. Не оправится. – он надел шляпу и удалился.
Андрей заплакал и поспешил войти в комнату к матери. Наталья Никифоровна лежала на постели совсем изнеможенная и обессилевшая. Увидев сына, она натужно улыбнулась. Андрей упал на колени перед кроватью и, прильнув к материнской руке, целовал ее. В дверях стоял Василий. Сдвинув брови и стиснув зубы, он держался, чтобы не заплакать.
– Не плачь, Андрюша, – говорила графиня, еле дыша – Еще сам занеможешь. Не тревожь мне сердце, родной. – она увидела Василия в дверях. – Подойди, Вася. – сказала Наталья Никифоровна, протянув дрожащую руку.
Василий подошел и взял графиню за руку. Он опустил голову, чтобы она не видела его волнения.
– Не плачьте, родненькие, мои, – говорила Наталья Никифоровна, прилагая усилия, чтобы сказать каждое слово. – Вася, женись и будь счастлив, но только не бросай брата, позаботься о его здоровье. Держитесь Господа и Слова Его, а все остальное приложится. Будьте тверды и ничего не бойтесь. А я уйду к Господу, поэтому не плачьте. – она тяжело вздохнула и сказала. – Позовите мне священника.
Братья послали за священником. Андрей рыдал на шее Василия и был безутешен. Василий старался подбодрить брата, вспоминая Священное Писание. Рядом с ними стояла и Соня с опущенной головой. По щекам ее текли слезы и, капая с подбородка, падали на руку Василия.
Священник, войдя в комнату к умирающей, сел подле нее и хотел было начать по порядку таинство исповеди, но графиня прервала его, сказав:
– Я послала за вами, батюшка, не для того, чтобы исповедоваться, но, чтобы вы помогли мне составить письмо покаянное для моих детей. Вы сохраните мою тайну, а после того, как отойду я, исповедь мою пусть читают сыновья мои, тогда уже можно будет.
– Что же вы, Наталья Никифоровна, не скажите, им пока еще живы? – удивился священник.
– От того, святой отец, что духу мне не хватает на то, – отвечала графиня тяжело. – Не откажите мне, только вы можете выполнить мою просьбу. – она указала рукой на письменный стол и сказала – Возьмите там, на столе, и записывайте слова мои.
Когда священник был готов писать, графиня, собравшись с силами, заговорила и сказала:
– Двадцать два года тому назад, когда еще был жив муж мой, Андрей Петрович, случилась со мной эта беда. Необходимо было ему отправиться в Индию, к брату моему, Александру Никифоровичу, он давно уже жил в той стране и занимался торговлей. Проводила я Андрея Петровича в дальний путь на долгое время. Спустя некоторое время поступил к нам на службу человек по уходу за конюшнями. Я с большой любовью относилась к лошадям, а потому муж построил большие конюшни и завел жеребцов разных пород, чтобы доставить мне удовольствие. – графиня отвернула лицо к стене и, умолкнув на минуту, продолжила. – Его звали Григорием. Он был прислан к нам по рекомендации знакомых Андрея Петровича и по его поручению, потому как человек этот имел добрую славу о своей работе с лошадьми. – графиня вдруг заплакала, но, набравшись сил, продолжала – Я много времени проводила с лошадьми, и человек тот все время был перед моими глазами. Скоро я поняла, что ищу лица его, встречи с ним. – больной голос Натальи Никифоровны дрожал. – Никогда не доводилось мне любить, святой отец, я не испытывала горячей страсти. Замуж меня отдали рано, а муж мой был человек уже взрослый. Господи! – прошептала она, но шепот ее прозвучал, как крик из самой глубины души – простите меня, голубчик, Андрей Петрович, дети мои, Господи, простите.
