Священник поднес графине воды. Но Наталья Никифоровна отказалась и велела продолжать писать.
– Я словно с огнем играла, – продолжала графиня. – И довела себя до греха. Всем сердцем полюбила я Григория. Позабыв честь свою и мужа, согрешила. – она тяжело сглотнула и согласилась выпить воды. – Андрей Петрович все не возвращался. Я, совсем позабыв себя, виделась с Григорием каждый вечер. Так прошел год. Наконец, вернулся муж. Он привез подарки, и сервиз серебряный индийский, который теперь напоминает мне о бедном Андрее Петровиче. Я, боясь, быть открытой, перестала видеться с тем человеком, с Григорием, но скоро поняла, что беременна. Уже было поздно что-то делать, хотя я бы и не решилась на такой грех. Через два месяца все стало заметно. Андрей Петрович был сам не свой. Он не разговаривал со мной, не устраивал скандалов, и своим молчанием убивал меня. А в сторону Григория я и смотреть боялась, чтобы, не приведи Господь, муж не узнал, кто стал любовником жены его. Роды были трудные, я думала, что умру. Муж, только я родила, выхватил ребенка из моих рук, и велел служанке подбросить его в какой-нибудь сиротский дом. – графиня ненадолго замолчала, потому, как с каждой минутой говорить было все труднее. – Я не знаю, как это все не разнеслось в свете, но никогда не слышала я никаких толков. Может это потому, что имение наше в отдалении, не знаю, право. Через три месяца в конюшню нашу подкинули младенца. Григорий просил Андрея Петровича разрешить оставить мальчика, и тот позволил. Шли годы. Все как будто забылось, и Андрей Петрович меня простил. Через четыре года у нас родился сын, Андрюша. Муж души в нем не чаял. Но скоро опять все переменилось, потому, как подкидыш конюха нашего рос и узнаваемы стали в нем черты самого Григория. Андрей Петрович ничего у меня не спрашивал, но очень недобро смотрел он на мальчика, и, похоже, догадался, что это и есть сын мой. – графиня посмотрела потухшими глазами на священника и сказала. – Не выдержало сердце кормильца нашего, и скоро он скончался. Моя вина, Господи, моя вина. – она снова заплакала. – Мой родной сын рос, как слуга в доме, и не могла я дать ему своей ласки и любви. К Григорию я не подходила и не разговаривала с ним, чтобы не давать повода к подозрениям и слухам. А еще через несколько лет не стало и его самого. Когда он умирал, я пришла к нему. Рядом лежал Вася, удрученный печалью; он спал у изголовья отца. Григорий, собрав последние силы, просил меня позаботиться о нашем сыне. – графиня закрыла лицо руками. – Простите меня дети мои, простите Андрей Петрович, Господи, помилуй меня, Господи, Господи…
Священник перекрестил графиню и сказал:
– Отпускаю тебе грех твой, раба Божья, Наталья.
– Не утруждайтесь, святой отец. – произнесла Наталья Никифоровна хриплым голосом. – Бог меня уж давно простил. Я каялась перед Ним, а потому и простил. Вы только письмо-то заверните, да положите в верхний ящик моего стола, и ключом вон тем заприте. Пусть дети мои прочтут исповедь мою, чтобы знали, что братья они.
Священник сделал, как повелела графиня, помолился над ней, перекрестился и вышел.
