В тот вечер я понял, что этот парень – мой шанс снова вернуться в рестлинг. Едва только он, как бульдозер, прорвался в зал через дверь подсобки со шваброй и ведром, я спрыгнул с высокого барного табурета, и стянул волосы в хвост.
– Здорово! – сказал я, когда он толкал свое ведро мимо меня.
– Братан, мы закрываемся, – сказал он, не останавливаясь.
– Видишь ли, нам надо познакомиться, как мне тут посоветовали, – возразил я, соображая, как бы мне себя отрекомендовать. В его глазах я выглядел, наверное, неважнецки – средних лет, загорелый, с обесцвеченными волосами до плеч, собранными аптечной резинкой, рубашка расстегнута до груди, словно у голливудского прощелыги.
Я несколько сбавил тон, чтобы не отпугнуть его.
– Обычно меня зовут Волосы Ангела, но, как ты понимаешь, я вполне вменяемый чувак.
Понял ли он, о чем я говорю?
Я протянул ему руку:
– Терри Крилл.
Его исполинских размеров ручища на мгновение отцепилась от ручки швабры, тряхнула мою, и он снова принялся тереть пол.
– Эй, Терри, – крикнул мне Лонгтин из-за барной стойки, – тебе, кажется, уже пора!
Не обращая внимания на его слова, я засыпал Аво кучей вопросов. Поначалу он вообще никак не реагировал, но стоило мне заикнуться о борьбе, парень сразу заинтересовался. Сказал, что участвовал в юниорских состязаниях. Я поманил его пальцем, и тот согнулся, чтобы расслышать меня:
– Это прекрасно, сынок, но я имею в виду не борьбу, а профессиональный рестлинг. Знаешь, в чем их отличие?
Он не знал, и я совершил тяжкое преступление в отношении принципа «кейфеб» – сказал ему, что собираюсь нанять его для развлечения публики, что это всего лишь представление, и единственное, что в рестлинге реально, – это деньги. Деньги и мили, накрученные на спидометре автомобиля. «Этому научил меня Капитан Лу Альбано», – сказал я, но это имя не произвело на парня никакого впечатления. Тогда я спросил его, сколько он получает у Лонгтина, и продолжил расписывать сказочные перспективы, не забыв упомянуть о больших деньгах, что мы могли вместе заработать. Но Аво только без конца повторял, что бар закрывается, и елозил шваброй по полу, едва не задевая носки моих мокасин.
Только потом, гораздо позже, я понял, как мало повлияли деньги на его решение. Но тогда я не переставая твердил ему о долларах. Возможно, надо было попытаться соблазнить его чем-то другим – вниманием со стороны девушек, славой или необычайно пьянящим ощущением, что ты можешь заставить людей или обожать тебя, или ненавидеть. Но пока я распинался, Лонгтин вдруг вмешался в разговор из-за барной стойки:
– Так ты вроде собирался в Тусон?
Именно эта брошенная барменом фраза неожиданно заинтересовала Аво.
– Вы уезжаете из Лос-Анджелеса? – спросил он.
В его глазах появился какой-то особенный блеск.
– Если ты примешь мое предложение, то многие годы тебе придется жить в номерах отелей и в машинах, – честно сказал я.
Когда Аво спросил, как скоро мы сможем отправиться в путь, я понял, что достиг своей цели.
– С самого утра, – сказал я, поигрывая ключами в кармане.
Аво сказал, что раньше полудня не сможет. Я немного поломался для вида, но согласился.
На следующий день он подошел к моей «Каталине» с той самой красной поясной сумкой-кошельком на талии. На его лбу красовалась свежая ссадина.
– Что, прощальный подарок от Лонгтина? – поинтересовался я.
Впрочем, винить Лонгтина было бы несправедливо – он буквально за мгновение потерял хорошего работника. Но я был рад тому, что сделал. Во всяком случае, какое-то время я испытывал удовлетворение.
